- А Мария?
- Мне она только через два дня открылась, когда поздно было. Мол, укусил проклятый, выпил крови немного, а потом сбежал. Лечить такое трудно, а с ней плохо было. Спать не могла, свет дневной мешал, видения были, голоса в голове. Когда невмоготу стало, я её увела, вроде как, травы пошли собирать, мы с ней часто ходили. Кирюшку-то малого соседям оставили. Далеко ушли, я тогда ещё крепкая была, вот и…
Она вздохнула и снова вытерла глаза.
- Её можно было вылечить?
- Не знаю, нет у меня готового средства, болезнь редкая. Сейчас думаю, правильно было её уполномоченному отдать, не зверь же он, не стал бы живую колом тыкать… глядишь, увёз бы на север, там учёные какие в клетку посадят, да изучать будут. Её не вылечат – так хоть с другими поймут, что делать.
- А вы что сделали?
- Первым делом от людей увела, забрались мы в глухомань, я её покойного мужа револьвер взяла, пользоваться умею, от зверей и… от неё, если понадобится. А ей всё хуже, отвары мои не помогают, в сумерках идёт, а как солнце встанет, так ноги у неё подкашиваются, ночами привязывать пришлось. Вампир он ведь не вдруг в силу приходит, новому-то трудно, магию их не разумеет. Потом, когда человек пять-шесть высосет, тогда и сила в нём проснётся. Ночью одной задремала я, потом глаз открыла и вижу, что ползёт она ко мне, верёвки рядом лежат. Успела оружие достать, она меня когтями полоснула, а я из револьвера в грудь ей. Слаба была она тогда, настоящему кровососу выстрел нипочём, того, что её обратил, раз двадцать подстрелили, а он всё бегал. А Мария моя сникла. Пыталась за мной ползти, да тут уже и солнце встало. И поняла я тогда, что всё, никто ей больше не поможет, не моя это дочь. Понять-то поняла, но… не смогла. Зарыла в могилу поглубже, камнем придавила, молитвы читала, заговор наложила, думала, может, не выйдет.
- А как объяснили селянам? Куда она делась?
- Медведь задрал, - старуха всхлипнула. – У меня следы от когтей, стало быть, сама смогла отбиться, а дочку не уберегла. Поверили все, а я… чего стоило тогда кол вбить и тело сжечь, а не смогла. Лет через семь туда мужики направились, лес валить, строительство намечалось. Я, когда узнала, куда пойдут, хотела отговорить, мол, место нечистое… не послушали. Они потом вернулись перепуганные, одного насмерть, второго так же, слегка укусила. Видать, хотела себе друга, трудно одной. Но мужики ушлые, товарища своего, живого ещё, колом забили, в лодки попрыгали и обратно. Учёные уже, знают, что за тварь. Больше туда и не ездили, охотники разве что, но и те у вырубки не останавливались.
Некоторое время они молчали.
- Ты, если нужно, докладывай своим, я готова и в тюрьму, но хоть знать буду, что Мария отмучилась, да и мою ошибку ты исправил. Столько лет грех в себе таскать тяжко. Скоро бог меня призовёт, что я ему скажу?
- Ему всё, как есть говорить лучше, - невесело усмехнулся Иванов. – А тюрьму, бабушка Ульяна, ты сама с собой половину жизни носишь. Нечего тебе в тюрьме делать. Людей жалко, да их уж не вернуть. Но я всё же думаю, что стоило и мне её скрутить и на север свезти. Глядишь, там бы нашли ответ, и лечение придумали.
- После стольких-то лет?
- Она зверем не стала, в последний момент, когда я уже кол забивал, глаза у неё нормальные стали, сама меня просила убить, мол, устала, не могу больше.
Ульяна снова всхлипнула.
- Она это… узнаю её, добрая была всегда, мухи не обидит. За что ей такое наказание?
- Скоро спросите, - сказал Иванов, вставая на ноги. – И ты и она.
- Спросим, - согласилась старуха. – Подожди, Михаил Григорьевич, дай благословлю тебя. Ведьма-то я ведьма, да и мне добро не чуждо. Знаю, на ваших не действует, так всё равно попробую.
С трудом дотянувшись, она положила ему руку на лоб, что-то долго шептала, а потом отвернулась и пошла прочь. Иванов вздохнул, достал сигарету и снова закурил. Вот так, на его глазах разрешилась многолетняя семейная драма.
Вернувшись домой, спать не ложился. Артём продолжал кряхтеть, пытаясь впихнуть невпихуемое. То, что сюда он принёс в двух огромных сумках, теперь следовало засунуть в один рюкзак. Само собой, занятие это граничило с невозможным, но прапорщик был оптимистом, а потому старательно перекладывал пожитки по десятому разу.
- Может, оставишь чего? – спросил Иванов заботливо, присаживаясь рядом. – Вот, к примеру, куда столько патронов?
- Восемьсот штук, - сказал Артём, продолжая таскать из рюкзака вещи. – Это тебе просто, у тебя берданка болтовая, стреляет редко. А я – основная огневая мощь, меньше нельзя. И гранаты оставлять не хочу. И взрывчатку. И еды тут…