Уже было съедено все до последней крошки, и свечи почти догорели, а мы все сидели за столом, и мать с сестрами рассказывали мне обо всем, что произошло в нашем городке за время моего отсутствия: о недороде, о болезнях, о немногочисленных новых поселенцах. Ну и, конечно, о том, кто умер, кто родился, кто женился. О свадьбе Джонатана мне рассказывали особенно подробно — видимо, мать и сестры решили, что мне это будет интересно. Они говорили, какие чудесные подавали угощения (не зная о том, что я в эти годы угощалась такими деликатесами, о каких они и помыслить не могли), какие были гости. Некоторым деловым партнерам Чарльза Сент-Эндрю пришлось проделать долгий путь по лесам и рекам.
— Жаль, что наш староста не дожил до этого дня, — вздохнула моя мать.
А девочка! Мать и сестры говорили о ней с такой гордостью, словно этот младенец был произведен на свет стараниями всего городка. Все — кроме Невина, конечно — проявляли невероятный интерес к этому ребенку.
— Как Джонатан назвал дочку? — спросила я, макая последний кусочек хлеба в лужицу говяжьего жира.
— Руфью, в честь матери, — ответила Глиннис, вздернув брови.
— Хорошее христианское имя, — нараспев проговорила моя мать. — Не сомневаюсь, они хотели дать девочке имя из Библии.
Я стала водить кончиком пальца по столу:
— Наверняка имя выбрали не Джонатан с Евангелиной. Готова об заклад побиться: девочку назвала миссис Сент-Эндрю.
— Может быть, она и на том настояла, чтобы они как можно скорей родили, — робко произнесла Мэве, опасливо глянула на Глиннис и добавила: — Роды были уж очень тяжелые, Ланор. Евангелина едва жива осталась. Она же такая худенькая…
— И такая юная…
Мать и сестры дружно закивали. Мэве вздохнула:
— Я слышала, что повитуха посоветовала ей пока больше не рожать.
— Это точно, — подтвердила Глиннис.
— Ну все, хватит! — Невин воткнул в стол нож. Все вздрогнули. — Нельзя уже мужчине поесть спокойно? Обязательно надо все дурацкие сплетни про этого красавчика слушать?
— Невин… — попыталась возразить мать, но тот махнул на нее рукой и заставил замолчать, проворчав:
— Слушать больше ничего не желаю. Женился на сопливой девчонке — сам виноват. Позор, да и только. Да от него ничего другого и ожидать не приходится…
На несколько мгновений мне показалось, что брат прекратил этот разговор о детях, жалея меня. Он резко отодвинул табурет от стола и прошагал к стулу, стоявшему у очага. Там после ужина любил садиться отец. Странно мне было смотреть на Невина на отцовском стуле, с отцовской трубкой.
Судя по тому, как высоко стояла луна, была почти полночь, когда я, не сумев заснуть, слезла с полатей. Язычки догорающего в очаге огня мягко плясали на стенах. Мной овладело беспокойство, дома не сиделось. Мне нужно было общество. Обычно в это время суток я готовилась возлечь с Адером. Неожиданно я поймала себя на том, что мной владеет настоящий голод — только так я могу описать, насколько сильно мне хотелось уюта. Я оделась и как могла бесшумно выскользнула за дверь. Мой кучер спал в амбаре, укрытый горой одеял и согретый теплом, исходившим от ночевавшего там же скота. Я не стала седлать мерина — бедняга заслужил отдых, — а пошла пешком в сторону центра городка. Для простого смертного такая прогулка могла закончиться плачевно. Подморозило, дул порывистый ветер. Но меня никакая непогода не пугала, я могла пройти любое расстояние без усталости. Очень скоро я добралась до центра.
Куда пойти? Сент-Эндрю — городок маленький. Почти все дома стояли темные. Город спал, а вот паб Дэниела Дотери был еще открыт. В единственном окошке горел свет. Я немного помедлила у двери, гадая, не опрометчиво ли поступаю, явившись сюда в такой час. Женщины вообще редко заходили к Дотери — и никогда сами по себе. О моем появлении здесь очень скоро мог узнать Невин. Тогда он только укрепится в убеждении о том, что я — обычная шлюха. Но меня так манило внутрь. Там сидели согревшиеся у очага люди, они негромко переговаривались и время от времени весело смеялись. Тяга была непреодолимой. Я потопала ботинками, сбила с них грязь и вошла.