В молодости у Джонатана была привычка заставлять других ждать его. Мне хотелось верить, что с годами он стал более пунктуален.
На столике лежала утренняя газета. Я никогда особенно не интересовалась мировыми новостями, а в последнее время совсем перестала читать газеты. Я путалась в событиях, они все были так похожи одно на другое. Смотря вечерние выпуски новостей, я постоянно впадала в ощущение дежавю. Массовое убийство в Африке? В Руанде, что ли? Да нет, в Руанде это было в тысяча девятьсот девяносто третьем. Или в Бельгийском Конго? Или в Либерии? Застрелили главу государства? Биржевой кризис? Эпидемия полиомиелита, оспы, тифа, СПИДа? Все это я пережила, находясь на безопасном расстоянии и наблюдая за тем, как все это терзает и уничтожает население планеты. Видеть эти страдания было тяжело, ужасно тяжело, но у меня никогда не было возможности на что-то повлиять. Я была призраком, стоявшим на заднем плане.
Мне было понятно, почему Джонатана потянуло к медицине. Он получил профессию, благодаря которой мог делать хоть что-то с теми ужасными вещами, которые творились в мире. Он закатал рукава и взялся за работу, хоть и понимал, что порой истребить болезнь невозможно даже в пределах одной деревушки. И все-таки Джонатан пытался.
Я отвела глаза от газеты, почувствовав приближение Джонатана.
Парадная дверь открылась. Я наклонилась вперед, готовясь встать при виде знакомого силуэта, но тут же расслабилась. Вошедший мужчина был одет в мятые брюки цвета хаки и выношенный твидовый пиджак. Его шея была обмотана цветным платком в каком-то национальном стиле, он был в очках. Его щеки заросли неровной трехдневной — если не более древней — щетиной.
Мужчина направился прямо ко мне, держа руки в карманах. Он улыбался. И вдруг я его узнала.
— Вот как меня приветствуют? Ты забыла, как я выгляжу? Наверное, стоило выслать последнюю фотографию, — сказал Джонатан.
Он предложил прогуляться, и мы вышли из отеля. Джонатан сказал, что я бледна. Он крепко взял меня за руку, мы пошли по тротуару и через некоторое время нашли спокойный уголок в парке. Вокруг сплошной бетон и парковые скамейки. Единственное дерево и то было окружено бетонным бордюром. Иллюзия природы.
— Так радостно видеть тебя.
Я не могла ответить, да мой ответ и не был нужен. Так глупо, так странно было то, что он так долго отсутствовал в моей жизни. Я видела его вновь и не могла понять, что на свете могло нас разлучить. Мне хотелось прижаться к нему, целовать его, гладить его тело и убеждать себя, что он здесь, во плоти, рядом со мной. Но как близко мы ни были знакомы, между нами лежало полторы сотни лет разлуки. И что-то в поведении Джонатана подсказывало мне, что торопить события нельзя.
Как только моя бледность отступила, мы нашли кафе и просидели там несколько часов. Мы пили кофе и «Lillet»,[22] курили (точнее, курила я, а доктор Джонатан к курению относился неодобрительно) и наверстывали время, прожитое в разлуке. Рассказы об африканском буше меня просто зачаровали. Я была потрясена тем, что Джонатан, уроженец холодного, лесистого штата Мэн, был способен жить в такой жаркой и сухой стране. Не менее удивительным было и то, что он, словно средневековый отшельник, мог сидеть в своей медицинской палатке и терпеливо наполнять шприцы вакциной, не думая о кружащих над ним полчищах комаров. Малярия, лихорадка Западного Нила — все эти болезни ему были не страшны. Он вызвался добровольцем и поехал в долину, где буйствовала болотная лихорадка. Когда «Лендровер» не мог переехать через реку, он таскал коробки со средствами против диареи и прочие лекарства на спине. Но как бы сильно я ни восторгалась всем, что делал Джонатан, мне все же было страшно слышать о тех опасностях, которым он подвергался.
22
Французское вино-аперитив. Бывает красным и белым. Изготавливается из сухих вин с добавлением различных ликеров.