Натан глубоко вздохнул, проклиная ту минуту, когда убедил Наоми перейти с “Кэнона” на “Никон”, чтобы можно было обмениваться оптикой и всем прочим; страсть к определенным брендам – вот на чем замешана эмоциональная близость в парах, где и он, и она отчаянные фанаты всяческой электроники. Да, свалял дурака. Натан бросил копаться в сумке.
– Так я и думал. Просто понадеялся, что вся эта история мне привиделась. Мне, знаешь ли, часто снится, что я сам отдаю тебе свои вещи.
Наоми фыркнула.
– Тебе в самом деле без него не обойтись? Зачем тебе вдруг понадобилось макро?
– Буду снимать операцию. Думал, меня в жизни туда не пустят, а они так обрадовались: хорошо, говорят, что можно все это зафиксировать. Хотел поставить макролинзу на запасной фотоаппарат. Эти венгерские медики такие чудны́е, наверняка роскошные крупные планы получились бы. Может, миру оно и ни к чему, но для истории пригодится. Для наших архивов.
Пауза – Наоми по-прежнему работала в мультизадачном режиме, разговор подвисал, отчего Натан приходил в бешенство. Но это же Наоми, так что будь добр, скушай.
– Ну прости. Кто же мог знать?
– Не бери в голову. У тебя потребность, конечно, острее.
– Мои потребности всегда острее. И вообще я очень требовательна. А макролинза мне нужна для портретов. Организовала парочку конфиденциальных встреч с кое-какими типами из французской полиции. Хочу, чтобы на их лицах каждая пора была видна.
Натан прислонился спиной к сырой стене коридора. Итак, в наличии только зум 24–70 миллиметров на основном фотоаппарате – D3. Какое приближение может дать эта штука? Вероятно, вполне сносное. А если нужно будет еще приблизить, можно кадрировать изображения с D3. Поживешь с Наоми – научишься быть изобретательным.
– Однако я удивлен, радость моя, что ты решила пачкать ручки, имея дело с живыми людьми. А как же информация из Сети? Что сталось с виртуальной журналистикой? Ведь ею так удобно заниматься, даже из пижамы необязательно вылезать. И в Париж ехать не надо. Можно быть где угодно.
– Если можно быть где угодно, я предпочитаю Париж.
– Погоди, ты сказала “Крийон”? Ты намерена там остановиться или встречаешься с кем-то?
– И то и другое.
– У них же бешеные цены.
– А у меня там свои люди. “Крийон” не будет стоить мне un seul sou[1].
По давней уже привычке Натан немедленно активизировал встроенный подавитель всякого рода подозрений. Нет, “свои люди” Наоми не были сплошь мужчинами, но все они оказывались какими-то пугающе сомнительными, опасными. Чтобы отслеживать непрерывно ветвившуюся сеть знакомств Наоми, пришлось бы импортировать этой девушке весьма замысловатую программу – генератор фракталов, которая бы ежеминутно фиксировала и преобразовывала данные о ее действиях.
– Что ж, наверное, это хорошо, – сказал Натан без особого энтузиазма, пытаясь тем самым предо стеречь ее.
– Да, здорово, – Наоми не обратила внимания на его тон.
Рифленая металлическая дверь в дальнем конце коридора открылась, и освещенный сзади мужской силуэт в операционном халате поманил Натана.
– Пора одеваться, мистер. Доктор Мольнар вас ждет.
Натан кивнул и поднял руку: понял, спасибо, мол. Мужчина помахал ему, призывая поторопиться, и исчез, закрыв за собой дверь.
– Ладно, мне пора. Опухоль вызывает. Расскажи, что у тебя, за пару секунд, а лучше быстрее.
Снова раздражающий мультизадачный сбой – или Наоми просто собиралась с мыслями? – а потом она сказала:
– Аппетитнейшая сексуальная история с французскими философами, убийством, а то и самоубийством и каннибалами. Что у тебя?
– Все то же. Венгерская онкобольная и спорный метод лечения рака груди путем имплантации радиоактивных зерен. Я тебя обожаю.
– Je t’adore aussi[2]. Позвони потом. Пока.
– Пока.
Натан отключил телефон, опустил голову. Замуруйте меня в этом затхлом коридорчике и не ищите больше. Вот он, всегда он – миг яростного внутреннего сопротивления и страха перед необходимостью осуществить нечто, возмущения и даже обиды за то, что нужно совершить некое действие, приняв и риск, и возможность провала. Опухоль, однако, требовала внимания Натана, и требовала настойчиво.
В маленькой, но шикарной мансарде отеля “Крийон” Наоми разлеглась на изящной кушетке рядом с низенькими, узкими застекленными дверьми, ведущими на крошечный, размером с половичок, балкон. С балкона она уже успела снять внутренний дворик и замысловатой конструкции сетку у себя над головой, защищавшую дворик от голубей, уделив, comme d’habitude[3], особое внимание свидетельствам того, что все вокруг приходит в упадок. Как ни роскошен “Крийон”, уж будьте спокойны, время и здесь оставляет следы, замечательно фактурные. Теперь же, привычно устроившись в импровизированном гнезде, сооруженном из коммуникатора, фотоаппаратов, айпада, флеш-карт CF и SD, объективов, коробки с одноразовыми салфетками, сумочек, ручек, маркеров, косметических принадлежностей (минимального набора), чашек, стаканов с остатками кофе и разнообразных соков, а также из зарядных устройств всевозможных форм и размеров, двух ноутбуков, увесистого цифрового магнитофона Nagra Kudelski в матовом алюминиевом корпусе, блокнотов, ежедневников, журналов – свалиться на пол всему этому не давали большая спортивная сумка и рюкзак, – Наоми листала последние сделанные фотографии в Adobe Lightroom и одновременно смотрела новый ролик об Аростеги, только что появившийся на YouTube.