— Девчонка тут еще была, — напомнил второй. — Сиротку к себе взяли. Если здесь, может заложить.
Первый достал топор, проверил лезвие на пальце. Хозяин дома пытался что-то сказать, вымолить, но только мычал и дергался, пока ему не раскроили череп.
— Я погляжу, — главный кивнул, направился к лестнице. — Сам разберусь.
— А с этой что? — первый подручный кивнул на женщину. — Вроде ничего еще, а? Позволь развлечься.
— Делайте что хотите, — равнодушно сказал главарь, ставя ногу на ступеньку. — Только чтобы без шума, не хватало нам тут незваных гостей.
Он прошелся по второму этажу, заглядывая в комнаты — там тоже было немало добра, потом его подельники пройдутся, осмотрят пристальнее, доберут. И подошел к узкой лестнице на чердак.
Девочка с чердака слышала неясный шум. Сначала говорили тихо, потом тетя закричала, коротко и пронзительно, и тут же затихла. Через некоторое время завыл хозяин, так страшно, что аж пробирало до печенок. Девочка забилась в свой закуток, закуталась в рваное, сшитое из лоскутов одеяло, зажмурила глаза. И услышала, как кто-то прошелся по чердаку, скрипя половицами и заглядывая в каждый угол.
— Вот ты где, — услышала она голос. Глаза открывать не стала, съежилась, крохотная слезинка покатилась по щеке. И вдруг почувствовала на голове руку, та погладила ее по волосам.
— Не бойся, я тебя не трону, — негромко сказал незваный гость. — Только сиди тихо, договорились? А вниз лучше не спускайся, тебе такое рано еще видеть, дождись, когда милиция появится.
И ушел.
Москва.
К десяти часам вечера солнце уже практически не освещало московские улицы, а тусклые фонари, висящие на столбах, не давали достаточно света, так что автомобиль с погашенными фарами, подкативший к дому номер три в Большом Гнездниковском переулке, в котором располагалось Московское управление уголовного розыска, на фоне темного здания был практически незаметен. Чадящий дым, вылетающий из чихающего глушителя, заставил часового чихнуть, но быстро рассеялся — ветреная погода с дождями стояла уже второй день. Редкие прохожие на машину внимания почти не обращали, через десять лет после революции автомобилем москвичей удивить было трудно — по Москве вовсю уже катались четырехколесные экипажи, закупленные городом у французской компании «Рено», постепенно вытесняя извозчиков и распугивая их лошадей визгливыми звуками клаксонов.
Машина объехала здание и остановилась у неприметной двери, возле которой тоже стоял часовой. Со стороны водительского сиденья вылез молодой человек, высокий — если считать по декрету 1918 года в сантиметрах, рост его был 192 сантиметра, ну а если в старорежимных единицах — два аршина и одиннадцать с небольшим вершков, светловолосый, с серыми глазами и тяжелым подбородком. Крепкого телосложения, с широкими плечами, подтянутый, одетый в штатское, с охотничьим значком на лацкане кожаного пиджака, и в бриджи, заправленные в яловые сапоги. На шее висел шлем с большими очками, а на кожаном ремне — кобура с командирским наганом.
С заднего сиденья выпрыгнули еще двое, пониже ростом и без шикарных шлемов, тоже со значками, только уже комсомольскими, кое-как достали один деревянный ящик, поставили на землю, следом за ним появился второй, полегче.
Молодой человек отогнул лацкан, демонстрируя часовому треугольный значок с красной эмалевой окантовкой и личным номером, без натуги подхватил верхний ящик, двое его сопровождающих ухватили второй.
— Ты уж присмотри, товарищ, будь добрый, — водитель кивнул на авто. — Просто так не уволочь, но пригляд не помешает, машина казенная.
Часовой важно кивнул. Молодого человека он знал.
Троица зашли в дом, когда-то принадлежавший коллежскому советнику Еропкину, а следом за ним известному драматургу и инспектору Императорских театров Тарновскому, отметились на посту; двое сопровождающих вместе с ящиками прошли в небольшую комнату и там заперлись, а молодой человек со шлемом легко взбежал по мраморной лестнице, хранившей дореволюционное великолепие, на третий этаж и, пройдя через пустую в это время суток приемную, зашел в небольшой кабинет, значительную часть которого занимал массивный стол. В кабинете тут же стало тесновато.
— Товарищ начальник Московского управления угро, агент второго разряда Травин по вашему приказанию прибыл.
За столом сидел лысеющий человек средних лет, с небольшими усиками, в гимнастерке с тремя ромбами на петлицах и двумя орденами — Красного Знамени и Трудового Красного Знамени, двух высших наград РСФСР.