, ради полного торжества которых на самой красивой площади Парижа они пачками гильотинировали несогласных с этими идеями. После казни последнего несогласного просвещенные либералы, следуя своей особой логике, дали знаменитой площади, залитой кровью, многозначительное название – «Площадь Согласия», тем самым на века узаконив действенные практические приемы для своих последователей. Вообще либерализм никогда не стеснялся в средствах ради воплощения в жизнь своих идей и всегда претендовал только на победу в мировом масштабе, будь то мировая республика Советов или «новый мировой либерально-демократический порядок» с мировым правительством во главе – на меньшее он ни за что не был согласен. И этой своей главной традиции либерализм ни разу не изменил до сих пор – народы Кореи, Вьетнама, Панамы, Сербии, Ирака, Ливии хорошо с ней знакомы. В наши дни эта традиция получила почти благозвучное название «гуманитарная интервенция», которая под предлогом защиты прав человека и в обход действующих международных соглашений позволяет группе ведущих «либеральных» стран бесцеремонно вмешиваться во внутренние дела суверенных государств, в том числе с помощью вооруженной силы. При проведении этих рейдов по старой, давно укоренившейся привычке либерализм не отказывает себе в удовольствии гильотинировать всех несогласных. В периоды неустойчивого равновесия либерализм, как правило, резко меняет благодушные разговоры о свободе мнений и плюрализме на жесткие тоталитарные приемы, отработанные «героями» французской и прочих революций. Также было и в середине XX века, когда практически все претензии и обвинения, предъявленные нацистской Германии и сталинскому СССР в указанных работах, можно было с полным основанием предъявить и самим обвинителям. Например, «новый экономический курс» Рузвельта предусматривал активное вмешательство государства в свободный рынок – были введены субсидии правительства и осуществлялся контроль цен на определенные виды сельхозпродукции; была проведена банковская реформа, включавшая государственное регулирование торговли ценными бумагами; были разработаны и запущены в действие широкие социальные программы помощи различным группам населения и безработным. Вновь образованный Национальный совет по планированию занялся распространением опыта СССР – введением элементов плановости в рыночную стихию. Появилась тогда в США под эгидой Администрации общественных работ и американская трудармия, с присущей ей лагерной системой. Миллионы американских трудармейцев привлекались к самым тяжелым работам – рытью каналов, строительству дорог, мостов, плотин и т. п. Во время войны правительство США регулировало уровень зарплат наемных работников даже в частных компаниях; ставка подоходного налога для частных лиц и в послевоенное время доходила до 90 %. Во внутренней и внешней политике США до последнего времени явно просматривались агрессивность, нетерпимость к диссидентству, репрессии и преследования инакомыслящих; беспрепятственно процветали маккартизм и расовая дискриминация. Убеждения граждан западных стран подвергались тотальному контролю, широко были распространены запреты на профессии. Черчилль вообще объявил «крестовый поход» на «иной» мир, не разделявший либеральные англо-саксонские ценности. Однако Запад упорно старался не замечать бревен в собственном глазу. Больше того, ставя на одну доску режимы Гитлера и Сталина, западные политологи совершенно игнорировали тот факт, что принципиальных различий между гитлеровской Германией и сталинским СССР было куда больше, чем междутой же Германией и США Трумэна. Опорой социально-экономических систем США и фашистской Германии являлся средний класс – мелкие чиновники, мелкая буржуазия, тогда как в СССР такой опорой служил беднейший пролетариат и беднейшее крестьянство. Преобладание частного капитала в экономиках США и той же Германии, в отличие от общенародной собственности в СССР, также очевидно. И, наконец, самое главное – и в США и в Третьем рейхе никогда не находила поддержки идея о социальном равенстве и справедливости, которая послужила основой, фундаментом строительства первого государства рабочих и крестьян. СССР стремился построить общество, в котором нет разделения людей по классам, по положению в обществе, по нациям, по принадлежности разным культурам. Все люди провозглашались равными от рождения, и их физические, духовные и прочие потребности в конечном итоге должны были удовлетворяться в равной степени. Наоборот, в гитлеровской Германии только представители высшей нордической расы имели право на счастье и благополучие – остальные «унтерменшен» либо подлежали уничтожению, либо должны были вечно занимать в обществе положение бесправных рабов. Точно ту же нишу слуг и рабов занимали в США «чернокожие» и «краснокожие», а остальным индивидуумам экономический либерализм, вдохновленный протестантским духом, предлагал побороться за счастье в беспощадной конкурентной борьбе всех против всех. И только немногочисленные победители в этой жестокой борьбе могли претендовать на достойную человека жизнь; большинство же проигравших ожидала бесправная и безрадостная судьба тех же «унтерменшен», правда, с утешительным призом – дозволенным участием в выборах одной из двух партий. Таким образом, в «тоталитарном» СССР «царство свободы» строилось для всех, без исключения, граждан; в гитлеровской Германии и в США Трумэна в «царство свободы» могли попасть только избранные либо в соответствии с расовой теорией, либо в результате естественного отбора.