— Нет, — всё, что получается сказать в ответ.
И после следующего вздоха Колтон сокрушает мой рот иссушающим жаром поцелуем, окрашенным почти насильственным желанием. Он целует меня так, будто мы в одиночестве в его комнате. Его руки проходятся по всей длине моего тела, порхают на шее, берут в чашу ладоней лицо, пока он медленно ослабляет интенсивность поцелуя.
В качестве завершающего штриха Колтон оставляет лёгкий поцелуй на кончике моего носа, затем отклоняется; дьявольский взгляд всё ещё тлеет в его глазах.
— Итак, нам плохим мальчикам, — продолжает он, в то время как моя голова всё ещё кружится, — нам нравится, — он наклоняется, его губы у моего уха, тепло дыхания щекочет кожу. Думаю, сейчас он собирается сказать мне что-то эротическое. Что-нибудь шаловливое, что он хочет со мной сделать, и от затянувшейся паузы я зависаю в раздумье, — ужинать!
Я откидываю голову и громко хохочу, рукой на его груди отодвигая его от себя. Он смеётся вместе со мной, забирая у меня из рук плюшевую собаку.
— Попалась! — восклицает он, хватая меня за руку, и мы покидаем ярмарку.
Мы пробираемся к машине, болтая ни о чём, затем выезжаем с парковки. Пока мы едем, Колтон включает радио, я тихонько ему подпеваю.
— Тебе действительно нравится музыка, да?
Я улыбаюсь ему, продолжая петь.
— Ты знаешь слова каждой звучавшей сейчас песни.
— Это — моя незамысловатая форма терапии, — отвечаю я, регулируя ремень безопасности так, чтобы повернуться и смотреть ему в лицо.
— Свидание было настолько плохим, что тебе уже нужна терапия? — острит он.
— Прекрати! — я смеюсь его шутке. — Я серьёзно. У музыки лечебный эффект.
— Как это? — спрашивает он; его лицо сосредоточено, потому что мы выехали на оживлённую I-10.
— Мелодия, слова, чувства, которые за всем этим скрываются — так просто всего не передать, — я пожимаю плечами. — Не знаю. Полагаю, иногда музыка говорит о моих чувствах лучше, чем я сама. Может быть, когда я пою, всё, о чём трусила сказать кому-то, я опосредованно могу сказать в песне. Думаю, для меня это лучший способ описать что-либо, — по моим щекам ползёт румянец, потому что я чувствую себя глупо, что не в состоянии объяснить лучше.
— Не смущайся, — говорит он мне, протягивая руку и располагая её на моём колене. — Я улавливаю суть. Понимаю, что ты пытаешься мне сказать.
Я собираю воображаемые ворсинки с моих джинсов, — это моя нервная привычка, когда я попадаю в неловкую ситуацию. Тихо смеюсь:
— После аварии, — и шумно сглатываю, в шоке от того, что мне настолько комфортно с Колтоном, что я добровольно делюсь с ним этой информацией. Это та часть моей истории, о которой я редко говорю, — это помогло мне. Когда я выписалась из больницы и вернулась домой, бедная Хэдди так устала слышать одни и те же песни много раз, что угрожала выбросить мой iPod в мусоропровод, — я улыбаюсь, вспоминая, как серьёзно она была настроена. Насколько была сыта по горло прослушиванием Matchbox Twenty. — Я использую это и сейчас, с детьми. Когда они только попадают к нам, или если им нелегко справляться с ситуацией, или если они не могут свободно рассказывать о своих переживаниях, мы помогаем им, используя музыку, — я пожимаю плечами. — Знаю, звучит не слишком научно, но это работает.
С абсолютной искренностью Колтон смотрит мне в глаза и спрашивает:
— Ты ведь действительно любишь своих воспитанников, да?
Я отвечаю без колебаний:
— Всем своим сердцем.
— Им очень повезло, что за них борешься ты. Этот тяжёлый для ребёнка путь должен прерываться. Он легко уничтожает, — Колтон качает головой, замолкая. Я чувствую, как он погружается в какие-то непостижимые воспоминания, и от него исходит печаль. Я кладу руку поверх его ладони на моём колене, и ободряюще сжимаю её пальцами. Что произошло с этим красивым мужчиной, который всего минуту назад был игрив и сексуален, а в следующую уже тих и задумчив? Что вмещает в себя этот населённый призраками взгляд пронзительных зеленых глаз? Что прошлое дало ему, какой жестокий стимул заставил выбрать свой путь, добиваться успеха любой ценой?
— Хочешь, поговорим об этом? — тихо спрашиваю я, боясь выглядеть излишне любопытной, но желая, чтобы он поделился тем глубинным тёмным секретом, который имеет над ним такую власть. Мы как будто играем в Ану и Кристиана (прим. перев. персонажи романа «50 оттенков серого»).
Он громко вздыхает, тишина в машине разрастается. Я украдкой бросаю на него быстрый взгляд и вижу напряжение, запечатленное в линиях вокруг его рта. Огни проезжающих мимо автомобилей отбрасывают тени на его лицо, заставляя его казаться еще более неприкосновенным, далёким, каким я сейчас его ощущаю, несмотря на его непосредственную близость. Я очень сожалею, что задала свой вопрос. Опасаюсь, что ещё глубже погрузила его в воспоминания.
Колтон вынимает свою руку из моей, снимая бейсболку и забрасывая её на заднее сиденье, затем резко взлохмачивает свою шевелюру. Мышцы под подбородком сокращаются, когда он в задумчивости сжимает и разжимает челюсти.
— Чёрт, Райли, — и, когда салон снова погружается в тишину, я думаю, что это всё, что услышу в ответ. В конце концов, он продолжает. — Я не… — снова останавливается, машина выезжает на шоссе. Я вижу, как плотно, обеими руками он вцепляется в руль. — Я не должен преследовать тебя своими демонами, Рай. Заполнять твою головку дерьмом — заветной мечтой любого психолога. Дать тебе в руки боезапас — чтобы препарировать мою сущность и кинуть её мне обратно в лицо, когда во всём, что я сделаю — или скажу — я облажаюсь.
Я тут же обращаю внимание, что слышу в его заявлении «когда», а не «если». В нём укоренилась мысль, что он — неудачник. Переживание в его словах ударило меня сильнее, чем обвинение в бесчувственности, которое он выплюнул в мою сторону. Мой многолетний опыт говорит мне, что он до сих пор страдает, по-прежнему сталкивается с тем, что случилось много лет назад.
Мы останавливаемся на светофоре, и Колтон обеими руками трёт лицо:
— Послушай, прости. Я…
— Не нужно извиняться, Колтон, — я тянусь к нему и сжимаю его плечо. — Совершенно не нужно.
На мгновение он прикрывает глаза и опускает голову, потом поднимает голову и открывает глаза. Бросает на меня взгляд, на лице сдержанная улыбка, в глазах — печаль, и бормочет:
— Спасибо.
Окидывает глазами дорогу и, дождавшись зелёного сигнала светофора, давит на газ.
16 глава
Наш поздний ужин греховно хорош. Колтон привозит меня в небольшой ресторан на пляже на шоссе №1 немного к северу от Санта-Моники. Несмотря на оживленную толпу народа субботним вечером, хозяйка, увидев Колтона, приветствует его по имени, и быстро уводит нас на веранду к достаточно уединённому столику с видом на воду. Шум прибоя служит мягким музыкальным фоном нашему вечеру.
— Как часто ты здесь бываешь? — спрашиваю я с кривой усмешкой. — Или ты просто используешь тот факт, что хозяйка увлечена тобой, и поэтому нам предоставили самый лучший столик?
Он дарит мне свою усмешку, останавливающую сердце.
— Рейчел милая девушка. Её отец владеет этим местом. У него отсюда есть лестница на террасу на втором этаже. Иногда мы с ним поднимаемся наверх, чтобы выпить пару пива. Потрепаться. Сбежать от этого безумия, — он наклоняется ко мне и легко щёлкает пальцем по кончику моего носа. — Надеюсь, тебе здесь по вкусу? — спрашивает он.
— Определённо! Мне нравится расслабленность, — говорю я ему. Когда его ухмылка становится шире, а глаза темнеют, я взираю на него в замешательстве. — Что?
Он с весельем на лице делает глоток пива.
— Мне тоже нравится твоя расслабленность, только не в этой обстановке, — его намекающий тон будит в моём животе бабочек. Я хихикаю и игриво шлёпаю его. Он ловит мою руку, между делом поднося её к губам, а потом кладёт её себе на бедро, накрывая сверху своей рукой. — Нет, серьёзно, — поясняет он, — мне ближе уединённость, чем блеск и гламур образа жизни моих родителей и их ожидания. Моя сестра больше соответствует той гламурной среде обитания, нежели я, — он закатывает глаза, несмотря на чрезвычайное обожание на лице, появившееся у него при её упоминании.