Я крепко обхватываю его за талию, мои пальцы цепляются за его рубашку.
Пока я оплакиваю то, что со мной сделали, — что у меня отняли, — Николай обнимает меня так, будто умрет, если отпустит.
Он — последний мужчина, с которым у меня была близость, и другого никогда не будет. Одна мысль о сексе вызывает у меня отвращение до такой степени, что мне становится физически плохо.
Но объятия Николая приносят мне некоторое утешение.
Я оплакиваю потерю того, что могло бы быть между нами, и чувствую лихорадку от всех этих слез, когда мне наконец удается успокоиться.
Отстранившись от Николая, я устанавливаю безопасную дистанцию между нами. Я чувствую себя неловко, когда смотрю на него.
— Спасибо, но если ты не возражаешь, я хочу побыть одна.
Он наклоняет голову, между его глаза образуется морщинка.
— Не думаю, что тебе сейчас стоит оставаться одной.
— Неважно, что ты думаешь. — Мои слова звучат слишком холодно, но, зная, что я должна остановить все, что между нами возникло, я продолжаю. — Мы оба знаем, что между нами никогда не было ничего серьезного. Было весело, но все кончено. Пожалуйста, уходи.
Когда он смотрит на меня так, словно пытается заглянуть в мою душу, я отворачиваюсь.
— Сейчас не время говорить о нас. — Он делает шаг ближе, и я быстро отхожу подальше.
Если он прикоснется ко мне, я могу разрыдаться до смерти.
— Пожалуйста, уходи, Николай. — Я судорожно втягиваю воздух. — Сегодняшний день и так был достаточно травмирующим. У меня нет сил разбираться с тобой.
За моими словами следует тишина, и когда мне кажется, что его душа тянется к моей, я разворачиваюсь и спешу в безопасное место своей спальни. Я закрываю за собой дверь и поворачиваю замок, чтобы убедиться, что он не сможет войти.
Пожалуйста, уходи.
Я многое могу вынести и преодолеть, но травма и Николай Ветров — это две вещи, с которыми я не могу справиться.
Удар, нанесенный мне нашими странными и короткими отношениями, сломает меня сейчас. Я больше не могу бороться за него, не сейчас, когда битва за мой рассудок висит на волоске.
Отойдя от двери, я подхожу к шкафу и беру мешковатую футболку и спортивные штаны. Я быстро переодеваюсь в эту одежду и чувствую себя немного лучше, когда все мои изгибы скрыты тканью.
Подойдя к кровати, я забираюсь под одеяло и натягиваю его на голову, сворачиваясь в маленький клубок.
Не желая думать о Николае или изнасиловании, я представляю, что пишу картину, заставляя себя сосредоточиться на движении кисти по холсту.
— Палитра, — шепчу я, перечисляя все принадлежности. — Холст. Мольберт. Кисть. — Я продолжаю повторять эти слова, пока, наконец, сон не забирает меня из этого жестокого мира.
Глава 21
Николай
Я сейчас, блять, сойду с ума.
Всю прошлую неделю Эбигейл была призраком самой себя.
Хотя она притворяется, что ничего не произошло, я вижу все насквозь по ее улыбкам и беззаботному поведению. Это все гребаный спектакль, и все на это купились.
Я вижу ужас в ее глазах, напряженные черты ее лица. Блять, я чувствую, как она рушится.
Если она думает, что я откажусь от нее, она сильно ошибается. Я даю ей пространство, о котором она просила, но как только она оправится от тяжелого испытания, когда из нее выбили все дерьмо, я буду преследовать ее.
Не сомневайтесь, Эбигейл Сартори будет моей.
Эбигейл в задней части студии бегает на беговой дорожке, словно пытается обогнать своих демонов. Я осматриваю ее синяки, которые не спешат заживать.
Мой взгляд опускается на рубашку с длинным рукавом, которая совершенно неуместна. Она, должно быть, умирает от гребаной жары. Брюки-карго сидят на ней свободно, и нет никаких признаков ее сексуальных изгибов.
— Инструктор Николай, — говорит Паула, отвлекая мое внимание от Эбигейл.
Верно, участники ждут, что им сегодня делать.
Я качаю головой и прочищаю горло.
— Разбейтесь на пары и начните спарринговать, — приказываю я, прежде чем подойти к Эбигейл.
Она так глубоко задумалась, что когда я подхожу достаточно близко, слышу ее шепот:
— Мольберт. Холст. Палитра. Кисть. Краски. Мольберт. Холст. Палитра. Кисть. Краски.
— Эбигейл, — говорю я, чтобы вывести ее из задумчивости, стараясь говорить мягким тоном. Она моргает и, кажется, выходит из оцепенения, прежде чем смотрит на меня. — Иди порисуй. Тебе еще слишком рано возвращаться к тренировкам.
Она качает головой, увеличивая скорость на беговой дорожке, затем бормочет: