— Это действительно тяжело для меня.
— Не торопись, детка. — Я прочищаю горло, прежде чем добавить: — Думаю, мне очень поможет, если я буду точно знать, что произошло, тогда я не смогу случайно сделать что-то, что спровоцирует тебя.
Эбигейл кивает.
— Мне трудно произносить слова.
— Почему бы тебе не начать с самого начала? Расскажи мне, что произошло, когда во внедорожник врезались.
Я не свожу с нее глаз, пока она набирается смелости открыться мне.
— Эм… — она делает еще один глубокий вдох, медленно выдыхая. — Внедорожник пару раз перевернулся. Я была дезориентирована, но услышала их шаги. Они разговаривали по-японски, так что я не поняла, о чем они говорят.
Эбигейл делает паузу, потирая руки вверх-вниз, словно ей холодно.
— Мужчина схватил меня за ноги и вытащил из внедорожника. Он бил меня до тех пор, пока я не потеряла сознание.
Господи Иисусе.
Закрыв глаза, я опускаю голову. Это чертовски невыносимо слышать.
Ее голос хриплый, почти шепот, когда она продолжает:
— Когда я пришла в себя… — Ее дыхание учащается.
Каждый мускул в моем теле напрягается, и, клянусь, мое сердце перестает биться. Дыхание застревает у меня в горле.
— Один из них был на мне сверху.
Блять.
Блять-блять-блять.
Я отчаянно втягиваю воздух, когда ужасающие мурашки расползаются по моему телу.
Не в силах сидеть и слушать, я поднимаюсь на ноги. Мой взгляд останавливается на Эбигейл, и я медленно приближаюсь к ней.
Когда я оказываюсь прямо за ее спиной, у нее вырывается сдавленный звук. Склонив голову, чтобы попытаться спрятать от меня свое лицо, она оборачивается.
Вид слез, катящихся по ее щекам, пробирает меня до костей.
— Тебе не обязательно это говорить, — бормочу я.
Ее голова дергается, словно она пытается избавиться от воспоминаний. Ее челюсть сжимается, и я слышу, как ее зубы скрежещут друг о друга.
— Меня изнасиловали, — наносит она удар, который навсегда меняет мою жизнь.
Одно дело — подозрения, но совсем другое — ужас, когда они становятся реальностью.
Моя женщина подверглась насилию самым ужасным образом. Гребаный ублюдок взял то, что ему не принадлежало.
Мудак во мне бушует из-за того, что кто-то прикоснулся к тому, что принадлежит мне.
Мужчина же во мне чертовски потрясен. Я вырос в семье, где к женщинам относятся как к сокровищам, которыми они и являются.
Душа, безоговорочно любящая эту женщину, оплакивает мерзкий поступок, от которого она пострадала.
Неконтролируемая ярость бушует во мне, как дикий зверь. Мое тело начинает дрожать.
Я поднимаю дрожащую руку и обхватываю пальцами ее затылок. Как будто в замедленной съемке, я прижимаю ее к своей груди.
Сохраняй спокойствие. Ты должен быть сильным ради нее.
Я закрываю глаза и заставляю себя сосредоточиться на Эбигейл.
— Прости, что я не добрался до тебя раньше, — стону я, обнимая ее дрожащее тело. — Прости, что не помешал тебе покинуть Академию.
Она качает головой, из нее вырываются рыдания.
— Прости, что не проявил мужества раньше. Если бы я сказал тебе о своих чувствах… если бы я не был таким упрямым…
— Это не твоя вина, — плачет она. — Отец приказал мне вернуться домой. Ничто из того, что ты сделал, не изменило бы этого.
Я крепче прижимаю ее к себе, обвивая своим телом ее.
— Мне так чертовски жаль, что тебе пришлось пережить такое зверство.
Я целую ее волосы, мое сердце разбивается на миллион осколков. Я чувствую, как от нее исходит боль, и впервые с тех пор, как я стал мужчиной, по моей щеке скатывается слеза.
Мой голос становится неузнаваемым, когда я шепчу:
— Мне жаль, любовь моя.
Эбигейл первой успокаивается и, отстранившись от меня, вытирает слезы с лица тыльной стороной ладони.
Когда она опускает глаза, я приподнимаю ее лицо за подбородок. Встречаясь с ней взглядом, я говорю:
— Не прячься. Я люблю тебя всю, Эбигейл. Твои демоны — мои демоны.
Ее лицо искажено от охватившего ее отчаяния.
— Ты жалеешь меня?
— Господи, нет. — Я качаю головой, обхватывая ее лицо руками. — Я чертовски зол, и мое сердце болит за тебя. Моя душа бушует из-за несправедливости, что я не смог убить этого ублюдка.
Из нее вырываются новые рыдания, прежде чем она обнимает меня. Кажется, что крики вырываются из ее души, когда она плачет в моих объятиях.
— Это так больно.
Я сжимаю челюсти, когда неумолимая ярость поглощает меня. Мне нужно уничтожить что-нибудь так, как была уничтожена она.