Блять.
Блять.
Блять.
Наклонившись, я кладу руки на колени и отчаянно втягиваю воздух.
— Выпусти это, сынок, — бормочет папа.
Я выпрямляюсь и провожу рукой по лицу, из моей груди вырывается стон.
Я чувствую сильное присутствие моего отца.
— Я здесь, Николай. Все нормально, я рядом.
Кровь на ее лице. Оцепенение ужаса, в котором она находилась. То, как она цеплялась за меня и плакала, словно ее душа умерла.
Вспоминая, как я нашел ее на железнодорожной станции, и ее реакцию, всепоглощающая боль пронзает меня, как разрушительная сила.
Рев, вырывающийся из моего нутра, наполнен каждой унцией ярости, которую я чувствую. Не выдержав собственного веса, я падаю на колени.
Папа бросается ко мне и опускается на колени рядом со мной, его руки обвиваются вокруг меня, как стальные обручи.
— Я держу тебя, сынок.
Я хватаюсь за его плечо и рыдаю о том, что такую беззаботную душу, как Эбигейл, постигла участь хуже смерти.
И я ничего не могу сделать, чтобы отомстить за нее.
Я могу только поддерживать ее и молиться, чтобы она поправилась настолько, чтобы снова стать беззаботной.
Успокоившись, я отстраняюсь и смотрю на отца.
— Я не знаю, как ей помочь.
— Просто будь тем, кто ей нужен.
Господи, неужели этого будет достаточно?
— Давай. Вставай. — Мы поднимаемся на ноги, и папа хватает меня за плечи, глядя прямо в глаза. — Ты — Ветров. Ты — сила, с которой нужно считаться.
Глубоко вдыхая, я киваю.
— Просто люби Эбигейл, сынок. Это все, что ты можешь сделать.
Я снова киваю, затем признаюсь:
— Господи, пап, я и не знал, что можно так сильно любить кого-то.
Ухмылка тронула уголок его рта.
— Я же говорил тебе, что они захватывают весь твой мир.
Встречаясь взглядом с папой, я говорю:
— Спасибо тебе за то, что ты такой замечательный отец и мужчина.
Он похлопывает меня по спине, затем кивает в сторону двери.
— Возвращайся к своей женщине.
Когда мы выходим из сарая, папа напоминает мне:
— Не забудь о барбекю в два. Твоя мама очень взволнована.
Уверен, что так оно и есть.
Чувствуя себя немного лучше, я иду в сторону леса и иду по тропинке к своему дому.
Я иду к задней части дома, чтобы войти через кабинет, и когда в поле зрения появляется Эбигейл, ее мольберт стоит напротив деревьев, я вижу мягкую улыбку, играющую на ее губах.
Я останавливаюсь, чтобы посмотреть на это видение, и на мгновение ощущаю покой, потому что она выглядит счастливой.
Здесь Эбигейл самое место — на этом острове, где она может рисовать в свое удовольствие.
Что бы ни случилось, она выйдет замуж за меня, а не за какого-нибудь случайного ублюдка, которого выберет для нее ее жалкий отец.
Ради Эбигейл я пойду на войну против Эмилио Сартори.
Когда я подхожу ближе и вхожу в комнату, улыбка Эбигейл становится шире.
— Привет.
Я сбрасываю пиджак и спрашиваю:
— Как продвигается работа над картиной?
Она морщит нос.
— Медленно.
По крайней мере, она рисует.
Я встаю позади нее и смотрю на холст.
— Ты рисуешь деревья?
— Да. — Она откладывает палитру и кисть, затем встает. — Во сколько барбекю? Мне приготовить салат?
— В два часа. — Взяв ее за руку, я притягиваю ее ближе к себе. — Не беспокойся о салате. Моя бабушка обо всем позаботится.
— Я нервничаю, — признается она.
— Моя семья уже любит тебя, — заверяю я ее.
Когда я убираю прядь волос с ее лица, она спрашивает:
— Мы можем посмотреть фильм или тебе нужно работать?
— Я могу делать и то, и другое одновременно.
— Я просто хочу прижаться к тебе, — признается она.
Мы идем в гостиную, и я жестом приглашаю Эбигейл сесть.
— Значит, вся семья живет на этом острове? — спрашивает она, устраиваясь поудобнее.
Сегодня на ней платье, и хотя оно доходит ей до пят, ее декольте выставлено на всеобщее обозрение, и видно, что лифчика на ней нет.
Неужели она прятала свое тело под огромной одеждой во время пребывания в Академии Святого Монарха?
Я скучал по уверенной в себе женщине, которой было наплевать на то, что о ней думают люди, и я рад видеть, что она постепенно возвращается.
Я беру пульт от телевизора и сажусь рядом с ней.
— Да, это из соображений безопасности, но мне нравится, когда моя семья рядом.
— Я бы умерла, если бы застряла на острове со своей семьей, — усмехается она.
Я включаю телевизор и спрашиваю: