48. Философское
Одни только большие города могут предоставить феноменологической духовности сущности темпоральных и маловероятных коинсиденций. Философ, который от времени до времени встречается с никчемной и пустячной внеэкзестенциальностью автобуса S, может с просветленной проницательностью наблюдать ускользающие и обесцвеченные проявления профанного сознания, отягощенного длинной шеей тщеславия и плетеной шляповидностью невежества. Это существо без объяснимой энтелехии иногда трансмиссируется в категоричный императив жизненного порыва и рекриминируется против необерклениановской ирреальности телесного механизма неотяжеленного сознания. Такое моральное поведение ведет наиболее бессознательного из них к космической пустоте, где он разлагается на первичные элементы и атомы Демокрита.
Философский поиск продолжается обыкновенно случайной, но аналогичной встречей с тем же существом, сопровождаемым несущественной тканевой репликацией, которая ноуменально советует ему перенести в сферу разума понятие пуговицы пальто, занимающей чересчур низкое положение на социальной лестнице.
49. Апострофа
О вечное платиновое перо, чей скорый и безостановочный бег по полуматовой со стороны изнанки бумаге оставляет на ней знаки алфавита, которые рассказывают людям в блестящих очках нарцисстическую повесть о двойной встрече автобусолистической природы. Доверься скакуну моих снов, верблюжьей верности моих литературных подвигов, тонкому фонтану считанных, взвешенных и отобранных слов, опиши лексикографические и синтаксические кривые, что графически создают пустяшное и смехотворное свидетельство событий и поступков молодого человека, который зашел однажды в автобус S, не догадываясь, что станет бессмертным героем моих трудолюбивых писательских деяний. Длинношеий фат, увенчанный шляпой, окруженной плетеной тесьмой, вспыхивает рокировка, ворчун и трус, избегающий драки, отправившийся упокоить свой зад, стежавший удары ног, на твердодеревянную скамью, предвидел ли ты красноречивую судьбу свою, когда перед вокзалом Сан-Лазар обостренным слухом выслушивал ты портняжьи советы некого персонажа, которые внушены были верхней пуговицей твоего пальто?
50. Неловкое
У меня нет привычки писать. Не умею я. Я хотел бы написать трагедию, или сонет, или оду, но для них существуют правила. Мне это мешает. Это не создано для любителей. Слишком уж чересчур нехорошо получается. В конце концов. В любом случае, я видел сегодня кое-что, что я хотел бы изложить письменно. «Изложить письменно» не кажется мне действительно превосходным. Это, должно быть, одно из тех заезженных выражений, которые отталкивают читателей, которые, по мнению редакторов, ищущих оригинальности, которая кажется им необходимой в рукописи, которую редакторы публикуют, поскольку они были прочитаны читателями, которых отталкивают заезженные выражения типа «изложить письменно», которое являются тем не менее тем, что я хотел бы сделать кое с чем, что я видел сегодня, хотя я только любитель, которому трудно соблюсти правила трагедии, сонета или оды, так как у меня нет привычки писать. Черт, не знаю, как это получилось, но меня развернуло к самому началу. Я так никогда не выберусь. Тем хуже. Возьмем быка за рога. Еще одна пошлость. И потом этот парень там ничего общего не имел с быком. Ну, а вот это не так уж плохо. Если б я написал: возьмем пижона за плетенку его шляпы мягкого фетра, насаженной на длинную шею, быть может, это было б хотя бы оригинально. Может быть, это сделало бы меня известным некоторым господам из Французской академии, из Флоры и с улицы Себастъян-Боттен. Почему бы мне не развить эту тему и дальше? Писанье осилит пишущий. Это вот сильно, да. И все-таки нужно знать меру. Тот тип на площадке автобуса, ему ее не доставало, когда он принялся переругиваться со своим соседом под предлогом, что этот последний наступает ему на ноги каждый раз, когда он отступает, давая возможность зайти и выйти пассажирам. Тем более, что после того, как он таким образом обвинил его, он помчался садиться там, где увидел впереди свободное место, как если бы боялся пинка. Вот, я уже рассказал половину моей истории. Я спрашиваю себя, неужели я это сделал. А все же писать приятно. Но остается самое трудное. Самое заковыристое. Переход. Тем более, что никакого перехода не было. Так что я предпочту на этом остановиться.