— Как ты думаешь, малышка, — обратился он к ней, — не пора ли нам отправиться баиньки?
— Кому это «нам»? — поинтересовалась она.
— Как это кому? Тебе, разумеется, — ответил Габриель, попавшись в расставленную ловушку. — В каком часу ты там ложилась спать?
— Мне кажется, здесь и там — это две большие разницы.
— М-да, — благодушно подтвердил Габриель.
— И меня прислали сюда, чтобы здесь все было не так, как там. Или нет?
— М-да.
— Скажи-ка, дядя, ты говоришь «да», чтобы просто отбрехаться или вправду так думаешь?
Габриель повернулся к улыбающейся Марселине.
— Нет, ты посмотри, как лихо нынче рассуждают детишки. Спрашивается, на кой их мучать и заставлять ходить в школу?
— А я вот хочу ходить в школу до шестидесяти пяти лет, — объявила Зази.
— До шестидесяти пяти? — переспросил несколько изумленный Габриель.
— Да, — подтвердила Зази. — Я хочу быть учителкой.
— Неплохая профессия, — кротко сказала Марселина. — Пенсию получишь.
Последние слова она произнесла чисто автоматически, поскольку в совершенстве знала французский.
— В жопе я видела пенсию, — сказала Зази. — Вовсе не из-за пенсии я хочу быть учителкой.
— Само собой, — кивнул Габриель. — Кто бы сомневался.
— Тогда скажи почему? — спросила Зази.
— Вот ты нам сейчас и объяснишь.
— А самому догадаться слабо?
— До чего же все-таки умные современные дети, — сообщил Габриель Марселине.
После чего обратился к Зази:
— Так все-таки почему же ты хочешь стать учительницей?
— Чтобы девчонок доставать. Всех, кому через десять, двадцать, пятьдесят, сто, тысячу лет будет столько же, сколько мне сейчас, чтоб они у меня кровавыми слезами умывались.
— Ага, — протянул Габриель.
— Ух, какой я с ними буду сволочью. Они у меня пол будут вылизывать языками. Тряпки, которыми доску вытирают, жрать будут. Я им всю жопу истыкаю циркулем. Сапогами испинаю. Потому что я буду носить сапоги. Зимой. Высокие, вот досюда (жест). И с вот такущими шпорами, чтобы задницы в кровь изодрать.
— Понимаешь, — с невозмутимым спокойствием произнес Габриель, — если судить по тому, что пишут газеты, развитие современного образования идет в несколько ином направлении. В совершенно даже противоположном. Мы идем к воспитанию добротой, благожелательностью, мягкостью. Ведь правда, Марселина, об этом писали в газете?
— Да, — кротко подтвердила Марселина, — Зази, а тебя что, в школе обижают?
— Попробовали бы только.
— И потом, — продолжал Габриель, — через двадцать лет не будет никаких учительниц, их заменят кино, телеки, электроника и прочие такие штуки. Об этом тоже как-то писали в газете. Правда ведь, Марселина?
— Да, — кротко подтвердила Марселина.
Зази какое-то время оценивала нарисованное ей будущее.
— Тогда я стану астронавтом, — заявила она.
— Правильно, — одобрил Габриель. — Надо идти в ногу со временем.
— Да, стану астронавтом и полечу доставать марсиан, — сказала Зази.
Габриель в восторге хлопнул себя по ляжкам.
— Ну и задумки у этой девочки!
Он был восхищен.
— И тем не менее ей пора спать, — кротко сказала Марселина. — Ты не устала?
— Нет, — ответила Зази и зевнула.
— Девочка утомилась, — кротко оповестила Габриеля Марселина, — ей пора спать.
— Ты права, — признал ее правоту Габриель и стал мысленно слагать императивную фразу, по возможности исключающую любую форму отказа.
Однако он не успел сформулировать ее, потому что Зази спросила, есть ли у них телек.
— Нету, — ответил Габриель. — Дело в том, что я предпочитаю кинематограф, — солгал он.
— Можешь сводить меня в киношку.
— Уже поздно, — сказал Габриель. — И потом, у меня уже нет времени, мне к одиннадцати надо быть на работе.
— Обойдемся без тебя, — нашла выход Зази. — Мы сходим вдвоем с тетей.
— А вот этому не бывать, — свирепо произнес Габриель, выделяя каждое слово.
Он вперился яростным взором в глаза Зази и добавил: