Выбрать главу

— А вы приходите! — весело прервал меня мужчина. — Мы все выясним на месте…

— Простите, с кем я говорю?

— Моя фамилия Старцев.

Следователь Старцев. Значит, я попал туда, куда нужно. Но нет, пришло мне в голову, надо поставить прямой вопрос, иначе он никогда не догадается, чего я хочу.

— Может быть, вы скажете мне по телефону, по какому вопросу я вызываюсь?

— Нет-нет, вы приходите и все узнаете! — настойчиво повторил Старцев. — Я вас вызвал… на завтра, на десять утра? Ага… — Он сделал паузу. — Нет, вы приходите пораньше, скажем, часиков в девять…

Я вдохнул и выдохнул. Просить о чем-то незнакомого человека было бесполезно.

— Знаете что, — произнес вдруг следователь уже обычным, спокойным тоном: — Не будем тратить времени. Приезжайте сейчас, если вам нечего делать. Мне кажется, вам именно нечего делать.

* * *

Чтобы не уснуть за рулем, я снова и снова продумывал линию своего поведения: мне ведь надо было как-то себя держать в кабинете у следователя!

А о том, что у допрашиваемого должна быть своя линия поведения, рассказывал еще отец. В принципе, он рассказывал не мне, я подслушал его слова. Однажды у нас собрались гости, за столом отец стал делиться воспоминаниями о своем «чехословацком деле». Я играл в спальне, но вдруг услышал: «Не будешь знать, как себя вести, следователь из тебя веревки совьет. Расколет он тебя по самое не балуйсь». Загадочная фраза врезалась в память.

Что еще говорил отец?

«Начни с того, что узнай о следователе все, что можно узнать».

Ну, вот и все. Две фразы. Жаль, мало, но лучше, чем ничего.

Итак, что мы знаем о следователе? Старцев. Следователь Старцев… Я ничего не знал о нем. Но если этот Старцев хоть чуточку похож на Звягинцева или если они работают вместе, то не завидовал я собственной участи.

* * *

Я вошел в прохладное здание, выстроенное в пятидесятых годах, и протянул паспорт дежурному. Молоденький лейтенант в окошечке сверил мою фамилию с каким-то списком, лежавшим перед ним на столе, и протянул мне пропуск.

— Не потеряйте, — предупредил дежурный, — иначе мы вас не выпустим.

Я сказал «спасибо» и протиснулся через проходную.

Лифтом я не воспользовался, а пошел пешком. На площадке между лестничными маршами висел знак — перечеркнутая сигарета в красном круге. Этот знак вызвал во мне улыбку. «Ого, — подумал я. — Грозное ведомство МУБОП и наш концерн мучают одни и те же проблемы?» Что проблемы были, чувствовалось за версту — над лестницей висел устойчивый запах сигаретного дыма…

Улыбаясь, я отправился дальше, но усмешка моя с каждым шагом блекла. Скоро она вовсе исчезла. Пол второго этажа был устлан толстой ковровой дорожкой. Едва я представил, как по ней волокут обвиняемых, мне стало совсем плохо.

У крайней двери я остановился. Это была дверь в кабинет следователя Старцева. Я сверил номер на двери с номером, указанным в повестке. Да. Да-да. Это здесь. Я постучал. Из кабинета донеслось приветливое «Да-а!?»

— Можно? — спросил я, приоткрыв дверь.

— Да-да! — повторил голос громче.

Я открыл дверь.

— Я по повестке…

— Проходите!

Я вошел, ожидая увидеть Деда, привязанного к стулу, Деда с вывернутыми руками, Деда окровавленного… Но я почувствовал разочарование. Деда не было.

За столом посреди кабинета восседал человек. Как я понял, это и был следователь Старцев. Я вздохнул с облегчением. Нет, он не был похож на Звягинцева. Даже близко не похож. Пожилой человек в потертом костюме. Из-под стола торчат скрещенные ноги. Добренькие усталые глаза за очками. Этакий учитель математики.

Я оглянулся. Кабинет следователя Старцева был примерно раз в десять меньше кабинета Деда. Два окна. Письменный стол. Ряд стульев у стены. Под ногами вздувшийся в некоторых местах паркет. У дальней стены я увидел второй стол и на нем пишущую машинку «Ромашка».

— Прошу вас, Павел Альгердович! — сказал следователь и повел рукой. Он указывал на стул по другую сторону стола. Ноги исчезли.

Я сел, рассуждая, что, пожалуй, можно расслабиться. Выбор линии поведения, конечно, важен, по неужели мне надо бояться этого человека?

Старцев взял у меня пропуск, кивнул и положил перед собой. Все это было проделано без единого слова.

Вдруг хозяин кабинета достал ручку и единым махом расписался на пропуске. Я вытаращил глаза — что это значит? Неужели я могу идти? Но следователь еще не задал мне ни одного вопроса. Короче говоря, я остался ожидать своей участи.