Вылет самолета ожидался в три часа дня, так что у нас было время подготовиться.
Мы предположили, что долларовая бумага будет прозрачна для аппаратов фирмы «Филлипс», которые, как известно, стоят в аэропорту. Всего мы собирались вывезти с собой около трехсот тысяч долларов. Это было немало, но, по нашим меркам, этой суммы должно было хватить едва-едва. Ведь мы наметили с Надей широкий план мероприятий.
Несмотря на жару, я надел костюм, где только брюки имели четыре кармана, а в пиджаке их было еще пять. Надя отложила в сторону ридикюль и взяла сумочку побольше.
Потом мы обнаружили, что не все доллары помещаются в карманы моего костюма и Надину сумку. Излишек мы расклеили лейкопластырем по нашим телам. При этом мы вовсю хихикали и дурачились. Мы извели на эту затею несколько мотков лейкопластыря. У меня здорово чесалась спина, у Нади — не скажу что, зато после всего мы стали очень похожи на чешуйчатых динозавров (если такие водились на свете).
Мы опасались, что будет трудно вынести жару в такой сбруе, которая хрустела на нас при каждом шаге, но ближе к полудню вдруг прошел короткий дождь, и температура упала на несколько градусов. Нам здорово повезло.
Вообще мы в тот день точно смешинку проглотили. Оба. Ну вот, например, что вы скажете, если я вызываю такси по телефону, мы выходим с Надей из подъезда, уже полностью готовые к путешествию, присаживаемся на скамейку, где у нас обычно старушки сидят, и тут начинается. Надя закидывает ногу на ногу, а на ней, как всегда, такая короткая джинсовая юбка, высоко открывающая ее ноги. Бабушкам эти ноги молодой девицы, как кол в горле, и они таращатся на бесстыдницу, а я — на край долларовой купюры, который вдруг вылез у Нади из-под подола ее короткой юбки. Я принимаюсь показывать знаками: мол, убери доллары, а Надя не понимает, кивает в ответ и только. Старушки таращатся, мы объяснить, в чем дело, не можем, и поэтому смеемся, как сумасшедшие.
В конце концов, мы с Надей встали и пошли, опираясь друг на друга, поддерживая друг друга, хватаясь друг за друга… А бабушки озадаченно смотрели нам вслед.
Тут с улицы во двор завернуло такси, серая «волга» с шашечками на борту. Мы сели в это такси; я устроился впереди, Надя — на заднем сиденье. У меня, когда я оборачивался, выпирал кусочек стодолларовой купюры из-под рубашки, Надя все поправляла на мне рубашку. Потом я обернулся и увидел, что купюры опять стали вылезать из-под ее юбки, на этот раз не одна и не две, а все сразу, как будто у Нади была нижняя юбка, и вот эта юбка вдруг стала сползать.
Я попросил водителя не обращать на нас внимания и перелез к Наде на заднее сиденье, а там опустился перед девушкой на колени — и стали мы возиться.
Водитель, коренастый малый с честным лицом, все посматривал в зеркало заднего вида, и глаза у него были такие круглые, а спина у него делалась все более и более прямая, а такси мчалась вперед все быстрее и быстрее.
Не знаю, что он подумал. Я помогал Наде загибать краешки купюр. Это было трудно, очень трудно, надо было захватить по сантиметру от каждого края, и пройтись вдоль всего подола юбки. Машину трясло, мы мучились, но не просили ехать медленней, потому что времени до отлета оставалось очень мало.
В Шереметьево мы прибыли за десять минут до завершения регистрации пассажиров. Надя пулей бросилась к месту регистрации, а я торопливо стал расплачиваться с таксистом. Когда я отсчитывал деньги, водитель отводил взгляд. На щеках его играл румянец.
Пограничник рассматривал наши паспорта и лица, но на одежду не обратил внимания. Таможня пропустила без единого вопроса. Мы с Надей держались как два манекена, но зато ничто на нас не хрустнуло.
Сквозь хваленые «Филлипсы» нас не пропустили, хваленые «Филлипсы» были зачехлены. Мы услышали, что они на ремонте. Нас и остальных пассажиров провели сквозь обычный магнитный контур, который реагирует на металл. Я сказал Наде, что не знаю, почему мы так легко пересекаем границу. Надя высказала предположение, что Россия и Германия заключили новое таможенное соглашение.
Где-то я читал, что путь от любви обратно в нелюбовь лежит через насыщение. Что касается нас с Надей, то в Германии насыщение для нас несомненно наступило, но я не сказал бы, что что-то изменилось после того, как наше путешествие подошло к концу. Нет, ничто не изменилось, не охладело и не пропало. И на обратном пути нам по-прежнему хватало лишь одной улыбки или одного взгляда, чтобы воспылать прежней страстью. Мы возвращались в Россию не на поезде и не на самолете, а на белом «мерседесе-600», который был куплен на деньги, оставшиеся после путешествия. Трудно было вспомнить, на что мы растратили все остальное, только хорошо запомнилось, что мы с Надей ни о чем не грустили.