Что же касается влияния немецкой «интервенции» на ход и исход гражданской войны в Финляндии, то факты таковы. Немецкие войска состояли из одной недоукомплектованной дивизии генерала Гольца численностью в 7 тыс. человек, которая высадилась 3 апреля в Ханко, и еще более недоукомплектованной пехотной бригады полковника Бранденштайна численностью в 2 тыс. человек, которая высадилась в Ловисе (поселок на берегу Финского залива примерно в 100 км восточнее Хельсинки) 7 апреля (22). Итого 9 тыс. штыков. Самая крупная группировка Красной гвардии, так называемая северная армия численностью порядка 25 тыс. человек, была к этому времени уже разгромлена белой армией в ходе ожесточенных двухнедельных боев близ города Тампере. Но и после этого, на момент прибытия немцев в начале апреля 1918 года, силы Красной гвардии состояли, по оценке Маннергейма, из 70 тыс. человек, включая 30 тыс. в слабо подготовленных к боевым действиям местных отрядах (22). Даже со всеми оговорками о том, что дивизия регулярной германской армии в бою во многом превосходила наспех вооруженные красногвардейские отряды, говорить о каком-то «решающем» вкладе немецких войск в победу белой армии не приходится.
Наконец, обсуждая причины появления немецких войск на берегах Финского залива, нельзя не отметить, что правительство Ленина – Троцкого – Сталина несет за это ответственность несравненно большую, нежели финское правительство Свинхувуда. Гражданская война в Финляндии развертывалась в условиях большой общеевропейской войны. Поворотным моментом в этой войне стал сепаратный Брестский мир, заключенный между Германией и Советской Россией. В соответствии с условиями сепаратного соглашения немецкие войска получили право оккупировать Украину, большую часть Белоруссии, Литву, Латвию, Эстонию. И Финляндию. «Революционные матросы российского Балтийского флота, – пишет Маннергейм, – в соответствии с соглашением между Россией и Германией, подписанным 5 апреля, покинули Хельсинки». Фактически Маннергейм и его белая армия значительно уменьшили масштаб германского вмешательства и предотвратили оккупацию всей Финляндии, каковая оккупация могла бы стать вполне логичным завершением загадочной истории «взаимодействия» большевиков и кайзера Вильгельма…
Вернемся, однако, от бурных перипетий удивительной судьбы барона Маннергейма к короткой истории «социалистической рабочей Финляндии». Для этого нам придется процитировать еще один фрагмент из «Мемуаров» маршала:
«Вечером 25 апреля 1918 г. члены мятежного правительства и диктатор Маннер приняли решение, не делающее им чести: они бежали и оставили свои войска на произвол судьбы. Это произошло в ночь на 26-е: высшие руководители мятежного движения взошли на борт трех кораблей и отправились (из Выборга. – М.С.) в сторону Петрограда. Для того чтобы бегство прошло без осложнений, диктатор в своем последнем приказе потребовал охранять береговую линию любой ценой».
В Советской России «красных финнов» ждало множество дел. Прежде всего продолжение борьбы за «основные интересы пролетарской диктатуры» требовало создания истинно революционной партии. Не такой, какой оказалась финская социал-демократия, которая в решительный момент так и не смогла стать на сторону антиконституционного мятежа. 25–29 августа 1918 г. в Москве была учреждена «коммунистическая партия Финляндии». В числе руководителей партии оказались и вышеупомянутый К. Маннер, и товарищ О. Куусинен, которому еще предстоит быть многократно упомянутым на страницах этой книги. То, что политическая партия, намеренная взять всю полноту власти в Финляндии, формировалась в Москве, никого в то безумное время уже не удивляло («вопрос о границах государств есть вопрос второстепенный, если не десятистепенный…»).
Истины ради надо уточнить, что не все «высшие руководители» сбежали с тонущего корабля революции на отплывающий в Петроград пароход. Один из двух уполномоченных революционного правительства, подписавших 1 марта 1918 г. «договор об укреплении дружбы и братства», Э. Гюллинг оставался в Выборге до последней минуты, а затем, чудом избежав ареста, долгим кружным путем через Стокгольм приехал в Советскую Россию. Еще более запутанным оказался жизненный путь второго «подписанта», О. Токоя. Здесь мы опять возвращаемся к событиям, связанным с Брестским миром и его парадоксальными внешнеполитическими последствиями.