Седоволосая председательница вздрогнула от нецензурного словца.
— Петра, — перекрывая смех делегаток, крикнула она, — пожалуйста, не увлекайся!
— Ничего, ничего! Интересно же послушать! — раздались веселые возгласы в зале. — Здесь все свои. Пускай говорит!
Председательница снова взялась за колокольчик.
— Женщины, тише!
— Так это не я, это бабка Куна сказала, — оправдывалась Петра, но по хитрым огонькам, блеснувшим в ее глазах, и улыбке, спрятавшейся в уголках рта, нетрудно было догадаться, что она только притворяется, будто не знает, о чем можно и о чем нельзя говорить с трибуны конференции.
— Знаю я тебя! — мотнула головой председательница. Но, не сумев сохранить строгого выражения, улыбнулась и добавила: — Ну, ладно, давай дальше!
И Петра продолжала дальше:
— Дело, товарищи, оказалось далеко не таким легким, как полагала бабка Куна, да и я сама на первых порах. И первая трудность сразу возникла — деньги! Когда решили мы начать стройку, в кассе нашего общества было всего тридцать четыре тысячи левов. А тысяч-то понадобилось куда больше.
«Откуда деньги возьмем?» — спрашивают женщины. «Народ даст!» — отвечаю я им. А у самой сердце замирает.
Стали мы устраивать вечеринки. Втянули в это дело учительниц, сентябрят, девушек из союза молодежи. Лотерею затеяли. Специальные комиссии отправили собирать деньги на нашу чешму. С одной стороны села их выпроваживаем, с другой — сами же и встречаем и даем, что можем. Известно, на ком в деревне дом держится… Много мужики знают, сколько у них муки в сундуке да сколько цыплят по двору бегает: двадцать шесть или двадцать восемь? Немало так мы всякого добра набрали. Наберем и продаем в кооперацию. Благодаря нам и она свой план до срока выполнила. А потом нажали мы на сельсовет:
«Пятьдесят лет дурачит нас община, все сулит создать удобства на Теплом ключе!» — говорим мы председателю.
А он, бедняга, стал оправдываться, да сам в ловушку и угодил. «Это… это вас фашистские господа морочили, говорит, у нашей власти нет причин народ обманывать». — «Раз так, говорим, давайте!»
И что вы думаете? Дали.
И партия помогла, и общество болгаро-советской дружбы, и молодежные организации, и общество борцов против фашизма… Долго все рассказывать, что и как. Хоть, правда, это и на пользу, как обмен опытом. Одних заседаний сколько было, сколько шума, ссор, а уж по комиссариатам и по комитетам всяким походить пришлось, и не расскажешь всего. Только цемент достанешь, глядь гвоздей нет! Гвозди раздобудешь, черепицы не дают, — не запланировали, вишь ты, ее для нас. Про доски и слова сказать нельзя. Так мы, знаете, что придумали? Сняли доски с телег и сделали из них формы для цемента. Камень у нас свой есть, из карьера. Брать его, правда, оттуда опасно. Порохом рвать ведь приходится. Так, поверите ли, сами мы взялись за молотки да за ломы. Особенно девушки у нас отличились — те, которые до того в молодежной бригаде работали. Такими бетонщицами там стали, хоть орден им давай. Ну а, сами знаете, где девушки, туда и парни придут. Какое же соревнование у нас разгорелось! Сколько песен, веселья! Особенно когда Стойчо со своей гармонией пришел…
…Вспомнив имя сельского гармониста, Петра замолчала и отвернулась к окнам, словно для того, чтобы скрыть от собрания нахлынувшую грусть. Радостное оживление ее потухло, на лицо пала тень, погасив блеск в глазах. Перемена была так разительна, что даже веселая астра вдруг показалась совсем неуместной в волосах этой внезапно постаревшей, измученной женщины…
Но подавленность ораторши прошла так же быстро, как и налетела. Из мрака тяжкого воспоминания словно прорвался вдруг обжигающий злой огонек. Он загорелся в глазах, разрумянил щеки, испепелил колебание в голосе.
— Берегитесь врагов, подруги! — крикнула неожиданно Петра, как будто без видимой связи с тем, о чем говорила прежде. — Узнаете сейчас, как хитро они изворачиваются!
…Голос ее сразу окреп, стал снова сильным, уверенным, боевым.
— Все наши женщины работали на стройке кто сколько мог. А у меня забот, конечно, было больше, чем у всех, вздохнуть некогда. Не знаешь, за что раньше хвататься, особенно когда дома четверо детей, а самому старшему четырнадцать лет. Хоть бы это еще девочка была, как-никак мне помощь, — так девочка у меня самая младшая, последышек мой.
«Манол, — говорю я мужу, — помог бы ты мне. Заколодило у нас — ни вперед, ни назад. Сегодня опять мне в Софию ехать — восьми мешков цемента не хватает!» А он: «Я тебя, говорит, не просил в эту чертовщину соваться. Тоже строительницы нашлись! Бабью чешму строят».