Ночью, крадучись, выбрался я из своего укрытия, а куда дальше деваться? В чьи ворота постучишься, когда ни одного дома не осталось, где бы не было повстанца — либо убитого в бою, либо переправившегося за границу, либо пропавшего без вести; где бы не арестовали кого-нибудь или не вздернули на телеграфном столбе. Сентябрьское восстание было первым нашим крупным сражением, так что разгром его мы переживали особенно тяжко. В те дни были разбиты не только наши отряды, но и наши сердца… И мое в том числе.
А луна светила вовсю!
И тут я вспомнил о Доне. Вернее, о ее глазах. Потому что где бы ни встретилась мне эта тихая, застенчивая девушка, она останавливалась и смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых был и испуг и изумление. А стоило мне взглянуть на нее, как она мигом отводила глаза и низко опускала голову. Должно быть, то была любовь… Не знаю… Не до любви мне было тогда…
Дона к этому времени давно уже вышла замуж, да как-то так… Лучше свинопаса Вели никого, не нашла, потому что до того была бедна — дальше некуда.
Жили они с Вели поживали, народила она ему двоих славных ребятишек.
В темноте я добрался до их избенки и тихонько постучал в окно. Дона отворила.
Спросил я ее, где муж — в поле ночует. Детишки спят.
— Гонятся за мной, Дона! Обложили село со всех сторон. Как рассветет, бросятся искать меня. Не можешь ты меня спрятать, а?
— Где же я тебя спрячу, Петко? — всплеснула она руками. — Сам подумай! Где?
И в самом деле, где?
Избенка свинопаса — она вся тут: ни тебе погреба, ни сарая, ни хлева, даже просто стога сена нет…
— В землю тогда зарой меня, Дона! — глухо воскликнул я.
Сказал просто так, оттого что ощутил всю безвыходность своего положения. Но тут же понял, что выход есть: в земле действительно можно было спрятаться!
Так мы и сделали.
Закопала меня Дона в укромном местечке возле изгороди, а потом принялась перекапывать весь двор, словно сажать что собралась.
Кто услыхал, кто заметил, как стучался я к Доне, как переговаривался с ней через окно? Много было предателей в то время. И не всегда это были враги. Порою бежали доносить на нас и бедняки, хорошие, я бы даже сказал, люди. Впоследствии я не раз спрашивал их:
— Для чего? Для чего вы это делали?
— Да так…
Не со злости, конечно, не от чувства ненависти или вражды, а по глупости и неразумию, из какого-то животного любопытства: интересно поглядеть, что будет.
Вот и тогда так же — то ли свой брат бедняк, то ли действительно из врагов кто, но заметили нас и донесли карателям. Правда, те запоздали: налетели, когда я уже лежал возле изгороди, засыпанный землей, зажав во рту стебелек тростника.
— Говори, где он!.. Куда запрятала, собака ты этакая!
— В глаза его, не видела, — уверяла Дона. — Как я могла его запрятать, когда я и не видала его вовсе!
— Признавайся!
Брань, побои и снова побои…
Плачет Дона, кричит. На нее глядя, и ребятишки плач подняли. Все село сбежалось. Стоят, смотрят, перепуганные…
Была у нас в селе одна гадина — капитан, сын мельника. До самого Девятого сентября носила его земля! Приказал он натаскать с соседних дворов соломы и обложить со всех сторон избу свинопаса. А обоих ребятишек — и паренька и девчушку — запереть в доме.
— Ну, скажешь теперь?
— Да ведь я уж сказала…
Капитан сам поднес к соломе зажженную спичку — других охотников не нашлось. Язычки пламени принялись лизать солому, запертые в доме дети стали задыхаться от дыма.
— Говори! — вновь приступил к Доне этот зверюга. — Говори, не то живьем их сожжем! Да и тебя в огонь бросим!
Молчит Дона.
Только губу закусила, да так, что на изодранную в клочья рубаху брызнула кровь…
Зарыдали бабы, закричали мужики и толпой налетели на капитана.
— Не дело это, господин офицер! Избу жги, а детей выпусти! Отпусти неповинных детишек!
Не выдержали и солдаты. Не спросясь своего зверя начальника, раскидали штыками солому, высадили уже тлевшую дверь и вынесли из огня полузадохшихся детей. И только когда поднесли к ней спасенных ребятишек, силы оставили Дону, и она рухнула на землю, как порубленная березка…
…Как видишь, в долгу я у Доны, в неоплатном долгу. А в народе говорят: «Долг платежом красен».
И вот в один прекрасный день предъявила мне Дона вексель…