Только один человек поднял голос — тот самый, в кепке:
— Ну что, теперь поняли? Поняли, каким мы дурачьем безмозглым оказались? Взяли да отдали хорошего человека в руки Пандурину!
И этой ночью он тоже допоздна ворочался, не мог заснуть. Устал до полусмерти, а сна все не было. Радость, испытанная им в городе и в околийском управлении полиции, продолжала жечь мозг, отгоняя сон от припухших век.
…Он нарочно остановился на Верхнем постоялом дворе, у самого въезда в город. Быстро распряг телегу, швырнул коровам охапку сена, вскочил на незаседланного коня и, держа копралю наперевес, точно казачью пику, погнал перед собой связанного пленника.
Так они прошли через весь город.
Сколько народу сбежалось глазеть на них — батюшки-светы! Улица, что ведет к околийскому управлению, была сплошь забита — тут тебе и детишки, и взрослые, и горожане, и приехавший на базар деревенский люд. Даже Лало Бочонок, самый богатый во всем городе торговец, — и тот вышел из своей конторы.
— Ого! — изумленно воскликнул он. — Да ведь никак Пандурин! Переоделся — не узнать, чертяка этакий! Здорово, Колю, здорово!
— Здравствуй, бай Лало!
— Кого ведешь, Колю?
— Заговорщика, бай Лало!
— Так! Так ему и надо! — радостно тряс Лало своими жирными подбородками. — На обратном пути загляни ко мне, пропустим по стаканчику.
…При воспоминании об этом приглашении сердце Пандурина снова заколотилось, волосатая грудь всколыхнулась, словно кузнечные меха. Ему стало душно. Он спустил ноги с постели, накинул на плечи кожух и вышел на пчельник подышать, поразмяться. Остановившись подле молоденькой черешни, он притянул к себе расцветшую веточку, понюхал ее и взглянул на небо. Но глаза его не видели трепещущих весенних звезд — даже их заслонили приятные воспоминания.
…И прежде случалось ему входить в кабинет к начальнику: либо с докладом, либо вызовут, чтобы дать какое распоряжение или за папиросами послать. А иной раз и просто так, когда начальнику не на ком было злость сорвать. Отворишь дверь, щелкнешь каблуками и замрешь у порога, ровно столб на гумне.
— Слушаю, господин начальник!
Но на этот раз… Ха!.. На этот раз начальник сам подал ему стул и даже сказал: «Прошу!» Потом взял со стола большую деревянную коробку с сигаретами и всю, целиком, поднес ему:
— Закуривай, бай Никола.
Начальник был новый, но имя его с первого разу запомнил, лишь только прочитал заявление. Расспросил о прежней службе. Заставил подробнейшим образом рассказать о Флореско и о том, как и почему Мара-вдова его выдала.
— Ну а ты, бай Никола? Ха-ха! Небось сумел столковаться с хорошенькой вдовушкой? Ха-ха-ха! Столковался, столковался, дело ясное!
Веселый человек.
Под конец еще раз повторил, что благодарит за смекалку, смелость, расторопность. И особенно за письмо, которое было у арестованного зашито в воротник и которое Пандурин обнаружил при первом же обыске.
— Если б не ты, он бы наверняка успел его уничтожить, прежде чем мы спохватились. А теперь — нить в наших руках. Сегодня вечером мы его «обработаем» как полагается, но даже если он и не заговорит — заговорят другие. Да, бай Никола, ты у нас герой! Десяток молодых полицейских за пояс заткнешь.
— Рад стараться, господин начальник!
— Да, да, сегодня же переговорю с окружным начальником и завтра утром пошлем тебе приказ о назначении. Угощайся, угощайся, закурим еще по одной!
…Чего, чего только не было!.. Об одном вспомнишь, другое на ум приходит. Но спать-то все-таки надо. Похвалы — похвалами, а служба — службой.
Повеселевший, успокоенный, он пошел было к себе, но вдруг сквозь цветущие ветви деревьев заметил свет, пробивавшийся из комнаты сына.
— Чем он там занимается? — подошел Пандурин к окошку. — Читает… Пускай себе читает…
Хороший у него сын — все над книгой да над книгой…
Глубоко затаенное отцовское чувство зашевелилось где-то в груди, согрело сердце, подступило к глазам…
…Ох и разозлится он, как узнает, что отца опять взяли на службу! Ну нет, на этот раз мы будем хитрее — получим приказ о назначении и мигом улизнем из дому, словечком ему не обмолвимся.
Пандурин вздрогнул — то ли от неловкости и страха перед сыном, то ли от холода, которым тянуло с реки.
…Лаяла не только собака под деревом, лаяли все, кто только был в поле. Хороводом кружатся вокруг него и связанного паренька, топают подкованными сапогами и лают:
— Гав-гав-гав!.. Гав-гав-гав!
Лаял и начальник, но не под деревом, а у себя в кабинете. Лаял и потихоньку наступал на него. Протянул белые пальцы и впился когтями ему в горло.