— Друзья, можно сделать только одно! Нужно, чтобы один из нас приписал себе все происшедшее, в котором к тому же нет ничего серьезного.
Сам еще не понимая почему, голландец насторожился.
— Ну, — продолжал Керабан, — а выбор не оставляет сомнений. Присутствие Ахмета в Скутари необходимо для совершения бракосочетания.
— Да, дядя, да! — кивнул Ахмет.
— Мое присутствие также необходимо, поскольку я должен быть там в качестве опекуна.
— Гм? — хмыкнул голландец.
— Итак, друг Миттен, — продолжил Керабан, — возразить нечего. Нужно пожертвовать вами!
— Мной… что?..
— Нужно обвинить вас!.. Чем вы рискуете? Несколькими днями тюрьмы? Пустяк! Мы сумеем вытащить вас оттуда!
— Но… — опешил ван Миттен, которому показалось, что его личностью распоряжаются несколько бесцеремонно.
— Дорогой господин ван Миттен, — начал Ахмет, — так нужно! Во имя Амазии я умоляю вас! Разве вы хотите, чтобы все ее будущее было погублено из-за опоздания в Скутари…
— О! Господин ван Миттен, — сказала подошедшая и все слышавшая девушка.
— Как… вы хотели бы? — повторил ван Миттен.
— Гм… — проворчал Бруно, понимавший, что происходит. — Еще одна новая глупость, которую они заставят совершить моего хозяина.
— Господин ван Миттен! — еще раз обратился Ахмет.
— Это хороший поступок! — сказал Керабан, до боли сжимая руку ван Миттена.
Тем временем крики «в тюрьму», «в тюрьму» становились все более настойчивыми.
Несчастный голландец не знал больше, что делать и кого слушать. Он то кивал, соглашаясь, то говорил «нет».
И когда служащие караван-сарая уже подходили, чтобы по знаку судьи схватить всех троих, ван Миттен сказал неуверенным голосом:
— Остановитесь! Остановитесь! Мне кажется, что это я…
— Ну вот и все, — сказал Бруно.
«Опять неудача!» — подумал Скарпант, даже дернувшись от Досады.
— Это вы? — спросил судья у голландца.
— Я… да… я!
— Добрый господин ван Миттен, — прошептала девушка ему на ухо.
— О да! — прибавила Неджеб.
А что делала в это время благородная Сарабул? В этот момент она не без интереса рассматривала того, кто имел дерзость напасть на нее.
— Итак, — спросил господин Янар, — это вы осмелились проникнуть в комнату благородной курдчанки?
— Да, — ответил ван Миттен.
— Вы, однако, не похожи на вора.
— Вор? Я?.. Я — торговец, голландец из Роттердама. О! — вскричал ван Миттен, который перед подобным обвинением не мог удержать крик вполне естественного негодования.
— Но тогда… — сказал господин Янар.
— Тогда… — сказала Сарабул. — Тогда… значит, вы покушались на мою честь?
— Честь курдчанки! — вскричал господин Янар, поднося руку к своему ятагану.
— А он неплох, этот голландец, — заметила благородная путешественница, немного жеманясь.
— Всей вашей крови не хватит, чтобы заплатить за подобное оскорбление, — продолжал Янар.
— Брат мой… брат мой!
— Если вы откажетесь возместить ущерб…
— Гм, — вырвалось у Ахмета.
— Вы женитесь на моей сестре, или…
«Ей-богу, — подумал Керабан, — опять затруднение».
— Жениться? Мне?.. Жениться? — повторял ван Миттен, воздевая руки к небу.
— Вы отказываетесь? — вскричал господин Янар.
— Отказываюсь ли я?.. Отказываюсь ли я?.. — переспрашивал ван Миттен в крайнем испуге. — Но я уже…
Он не успел докончить фразу, так как господин Керабан схватил его за руку.
— Ни слова больше! — сказал он ему. — Соглашайтесь! Так нужно! Никаких колебаний!
— Соглашаться? Мне… уже женатому?.. Мне… — лепетал ван Миттен. — Двоеженство…
— В Турции двоеженство, троеженство, четырехженство полностью разрешено! Скажите «да».
— Но…
— Женитесь, ван Миттен, женитесь! Таким образом вы не окажетесь в тюрьме даже на час. Мы продолжим поездку все вместе. Оказавшись в Скутари, вы распрощаетесь с новой госпожой ван Миттен.
— На этот раз, друг Керабан, вы требуете от меня невозможного, — ответил голландец.
— Так нужно, или все погибло!
В этот момент господин Янар схватил ван Миттена за правую руку, говоря:
— Так нужно!
— Так нужно! — повторила Сарабул, в свою очередь ухватив его за левую руку.
— Ну, раз так нужно… — колебался ван Миттен, которого больше не держали ноги.
— Что? Хозяин, вы собираетесь подчиниться? — спросил, подойдя, Бруно.
— А как поступить иначе, Бруно? — пробормотал ван Миттен таким слабым голосом, что его едва можно было расслышать.