Составлено во дворце шестнадцатого числа текущего месяца.
Подписано: Мушир».
Недовольный ропот раздался в ответ на новый побор, равный приблизительно пяти французским сантимам с человека.
— Хорош новый налог! — воскликнул один старый турок, который, однако, давно уже должен был бы привыкнуть к финансовым капризам падишаха.
— Десять пара! Цена полчашки кофе! — подхватил другой.
Начальник полиции, хорошо знавший, что в Турции, как и всюду, пороптав, все же будут платить, уже собрался уйти с площади, когда господин Керабан приблизился к нему.
— Итак, новый налог для всех, кто захочет переправиться через Босфор? — спросил торговец.
— По указанию Мушира, — ответил начальник полиции.
Затем он прибавил:
— Как? Это возражает богач Керабан?
— Да, богач Керабан.
— У вас-то ведь все благополучно, господин негоциант.
— Все благополучно… как и у собирателей налогов. Итак, это постановление подлежит исполнению?
— Безусловно… Сразу же после оглашения.
— И если сегодня вечером я захочу отправиться… в Скутари на моем каике, как я делаю это обычно?..
— Вы заплатите десять пара.
— И раз я переправляюсь через Босфор и утром и вечером?
— То это будет стоить вам двадцать пара в день, — разъяснил начальник полиции. — Безделица для богача Керабана.
— В самом деле?
— Мой хозяин, кажется, ввязывается в плохое дело, — прошептал Низиб Бруно.
— Нужно, чтобы он уступил.
— Он? Ну, вы его не знаете!
Господин Керабан скрестил руки и, смотря прямо в глаза начальнику полиции, сказал ему свистящим голосом, в котором уже начинало проскальзывать раздражение:
— Отлично. Каиджи только что сказал, что каик в моем распоряжении. Поскольку я увожу с собой друга, его слугу и моего…
— Это составит сорок пара, — сообщил начальник полиции. — Еще раз повторяю, что у вас достаточно средств заплатить.
— Что у меня хватило бы средств платить не только сорок пара, а сотню, тысячу, сто тысяч и даже полмиллиона, — это возможно, но я ничего не буду платить и все-таки переправлюсь.
— Я сожалею, что приходится возражать господину Керабану, — сдержанно заметил начальник полиции, — но без оплаты никак нельзя.
— Обойдемся без оплаты!
— Нет!
— Да!
— Друг Керабан… — сказал ван Миттен в похвальном намерении призвать к разумности самого несносного из людей.
— Оставьте меня в покое, ван Миттен! — остановил гостя Керабан раздраженным голосом. — Этот налог несправедлив, это притеснение! Ему нельзя подчиняться. Никогда, никогда правительство старых гурок не посмело бы возложить налог на босфорские каики!
— Ну, а правительство, которое нуждается в деньгах, без колебаний сделало это, — ответил начальник полиции.
— Посмотрим! — воскликнул Керабан.
— Стража, — распорядился начальник полиции, обращаясь к сопровождавшим его солдатам, — позаботьтесь об исполнении нового постановления.
— Пошли, ван Миттен, — воскликнул Керабан, топнув ногой, — идем, Бруно, и следуй за нами, Низиб!
— Это будет стоить сорок пара… — повторил начальник полиции.
— Сорок палочных ударов! — воскликнул господин Керабан, чье возбуждение дошло до предела.
Однако в тот момент, когда торговец направился к лестнице Топ-Хане, стражники окружили его.
— Оставьте нас! — закричал он, отбиваясь. — Пусть никто из вас не тронет меня даже пальцем! Я пройду, клянусь Аллахом! И пройду, не выложив из кармана ни одного пара!
— Да, вы пройдете, но только через ворота тюрьмы, — предупредил начальник полиции, который начал раздражаться в свою очередь, — и заплатите хорошенький штраф, чтобы выйти оттуда!
— Я поеду в Скутари!
— Но не через Босфор. А так как туда нельзя добраться иначе…
— Вы полагаете? — ухмыльнулся, сжав кулаки, господин Керабан, при этом лицо его стало приобретать апоплексическую красноту. — Вы полагаете? Хорошо, я поеду в Скутари, не пересекая Босфора, и не буду платить…
— В самом деле?
— Даже если… Да! Даже если мне придется плыть по Черному морю.
— Семьсот лье, чтобы сэкономить десять пара! — воскликнул начальник полиции, пожимая плечами.
— Семьсот лье, тысяча, десять тысяч, сто тысяч лье, — распалял себя Керабан. — Даже если бы речь шла о пяти, двух, одном-единственном пара!