Ник бросился бегом к подножию скалы и начал карабкаться на нее, извиваясь, как ящерица, становясь неприметным, как песчаный краб, как тарантул, как смертельное жалящее существо, порожденное этой жестокой ко всему живому природой.
Не впервые отряд Ника попадал в подобную ловушку, но с каждым разом выходил из боя все с меньшими потерями благодаря обретенному ценой пролитой крови опыту.
Стремительный бросок легионеров ошеломил партизан. Солдаты Ника вышли из сектора их обстрела. Хуаристы поняли, что враги подбираются к ним, невидимые и неуязвимые, и, уклонившись от рукопашной схватки, отступили… уползли прочь, растворились в песках.
Преследовать их было бесполезно. Ночь уже распростерла свои черные крылья над Мексикой. Солнце ушло за горизонт, свет его померк.
Ник послал О'Малли встретить тех, кто остался в живых из прибывшего подкрепления. Он был наслышан о воинских подвигах Тигра Такубайя, генерала Леонарда Маркеса, коренного мексиканца, который когда-то покинул стан республиканцев, изменил присяге и президенту Хуаресу и присоединился со своим отрядом к императорской армии. Свое прозвище он заслужил из-за исключительной кровожадности. В Такубайе он распорядился уничтожить все население города, включая женщин и детей. Он не брал пленных, а использовал их как живые мишени, как манекены для упражнений своих солдат в стрельбе и в работе со штыком.
Тех, кто после многократных ранений, нанесенных штыками разгоряченных новобранцев, все же выживал, генерал Маркес приказывал закопать в песок по горло и оставить умирать на палящем солнце. А если таких пленников было много, он устраивал скачки, направляя лошадей прямо по головам несчастных.
Нику не улыбалось связывать свою судьбу со знаменитым генералом, но он не мог отказаться от присланного ему этим кровавым «благодетелем» подкрепления. Если, конечно, кто-то из этого конного отряда уцелел после внезапной атаки хуаристов.
Война пожирала его людей одного за другим, их оставалось в строю все меньше. Каждый опытный боец был на счету.
Теперь он с нетерпением ждал, какие новости принесет ему посланный на разведку О'Малли, и напряженно вглядывался в темноту, и вслушивался, не подает ли кто признаков жизни там, в горловине каньона, заваленного трупами убитых лошадей и всадников?
Тишина. Гробовая тишина. Не слышно даже шагов О'Малли. Ночь, казалось, похоронила в своей алчной пасти ветерана-ирландца. Тем более Ник, сидевший у тлеющего костра, не ожидал, что ему в затылок упрется ствол сорокапятимиллиметрового «кольта».
– Прихлопнуть тебя сейчас или оставить в живых в надежде на приличный выкуп? – прошептал голос у Ника за спиной.
– Сколько я успел выдрать золотых коронок – все твои. А жалованье нам не платят три месяца.
– А на какие гроши твой полковник отправился отдыхать в Монтеррей, да еще со шлюхой, которая и лизнуть себя между ног не позволит без уплаты по счету?
Ник, чувствуя, что смертельный выстрел не грозит ему сию минуту размозжить череп, расхохотался:
– Рад приветствовать коллегу! Расскажи, как ты уцелел, и позволь полюбоваться на твою белую форму. Ты, наверное, долго полз по камушкам, и она немного испачкалась.
– В мою лошадь всадили столько пуль, что хватило бы на целый эскадрон. Я удрал и притворился мертвым, а когда мне досталась последняя пуля, я не дернулся. Ты бы смог так сделать?
– Смог. И делал это пару раз, – признался Ник. – А дальше что было?
– Дальше я дополз до тебя и, если ты не перевяжешь мне рану, скоро умру. Впрочем, ты получишь кое-какую выгоду – мой «кольт» и дюжину монет в кошельке.
– А если выживешь?
– Тогда посмотрим.
Они посмотрели друг на друга.
– Что ты на меня так уставился? – спросил раненый. – Останови мне кровь или пристрели меня.
Ник, возвысив голос, отдал несколько приказов, а потом помчался к своей палатке, схватил с полочки небольшое зеркало, походную аптечку и вернулся к устью каньона, где должен был лежать раненый.
По дороге ему встретился O'Малли с неутешительным известием, что весь отряд уничтожен хуаристами, а из лошадей осталось в живых только три, но изрешеченных пулями, и их лучше прикончить немедленно.
– Кониной мы на пару недель обеспечены по горло.
Ника не волновало, как распорядится капрал тушами убитых коней и как он захоронит подкрепление, присланное генералом Маркесом в столь недобрый час. Он спешил к раненому, чтобы отогнать странное видение, смутившее его душу.
– Ты, надеюсь, вернулся с бинтом, с корпией и с опиумом, а если нет, то проваливай к дьяволу!
Как этот хриплый голос был похож на его собственный! Казалось, что говорил и ругался сам Ник.
Он посмотрел на свое отражение в зеркале. Мексиканская ночь была темна, но крупные звезды искрились на черном небе и давали достаточно света, чтобы увидеть пугающее сходство.
– Ты перевяжешь мне рану или нет? А то я скончаюсь на твоих глазах.
– Этого я не допущу! Кто ты? Назови свое настоящее имя.
– У меня есть одно имя, и пока его не отняла смерть… Лусеро Альварадо. Генерал Маркес послал меня с отрядом в подкрепление, а я стал для тебя обузой…
Ник умерил свое любопытство, перетянул бинтом рану уцелевшего союзника и помог ему добраться до своей палатки. Нашлась и бутыль крепкого кактусового спирта, чтобы пропитать повязку в целях дезинфекции, а затем парой глотков согреть страдальца, потерявшего столько крови. Сам Ник тоже приложился к бутыли.
Подогретый выпивкой и уверенный, что раненый выживет, Ник вздернул его за воротник запачканного грязью мундира и поставил перед собой лицом к лицу.
Наступила долгая пауза, одинаково тяжкая для них обоих.
– Тут какое-то колдовство… – произнес наконец Ник. – Почему мы так похожи?
– Колесо фортуны, как ярмарочная карусель, слегка повернулось, и настала наша очередь… мы уселись в одну кабинку, – ухмыльнулся пришелец.
– Меня и зовут Фортунато. Тебе это имя ничего не говорит?
– Мой папаша разбрасывал свое семя по всем берегам Мексиканского залива. Только оплачивать будущее своих внебрачных отпрысков он не хотел, да и средств на это не имел. Тебе просто не повезло, братец. Я-то был зачат в законном браке. Наверное, в ту единственную ночь, когда мой папочка решил навестить мою мамашу. А кто твоя мать? Мне это интересно. Надеюсь, у нее были упругие груди и крепкие ляжки. Папочка ценил в женщинах именно эти качества.
– Она танцевала в ночном клубе в Нью-Орлеане.
– А он туда любил наведываться! – Раненый даже захлопал в ладоши и тут же скорчился от боли.
Полог палатки шевельнулся. Мгновенно двое мужчин насторожились. Ник, с «кольтом» в вытянутой руке, подобрался к выходу, резко откинул парусину и уперся взглядом… в лошадиную морду.
– Бог мой! Я не рассчитывал на такое везение. Мой конь уцелел под обстрелом и даже нашел меня, – воскликнул раненый.
Конь был великолепен. Ник сразу оценил его достоинства. Несомненно, он был андалузской породы и причем лучших кровей. Окраска его напоминала благородный мрамор. Он был ранен, и кровь запеклась на его лоснящейся шкуре.
– Если сумеешь выходить его – он твой в благодарность за спасение.
– Какая у него кличка?
– Я зову его Серый, но это как-то скучно. Ты вправе придумать ему новое имя.
– Пусть будет Петр! Так звали основателя Святого престола, – решил Ник.
– Неплохое имечко. Оно не напоминает тебе о Севастополе? Кажется, и российского царя звали так! Генерал Маркес говорил, что ты и там побывал.
– Значит, ты обо мне наслышан?
– Иначе я бы не отправился к тебе на помощь… генеральский приказ для меня ничто, но его рекомендация… кое-что значит.
Фортунато проснулся с хорошо знакомым ему неприятным чувством, что за ним наблюдают. Он лежал на твердом плоском камне, источающем утреннюю сырость, которая проникала сквозь расстеленное армейское одеяло. Первым делом он проверил наличие оружия. Револьвер был на месте, там, где ему и надлежало быть. Потом уже он поморгал ресницами и огляделся.