– Ты сам уверял меня, что это лишь пустяковые царапины и что ты получал раны посущественнее, – напомнила она.
Он рассмеялся, и его смех преследовал Мерседес, пока она спускалась по лестнице.
8
Мерседес сидела перед большим овальным зеркалом у себя в спальне и расчесывала волосы – ежевечерний ритуал, выполняемый ею в последние годы самостоятельно с той поры, когда число прислуги в доме уменьшилось. Она приучилась ценить уединение и успокаивающий ритм этого процесса после долгого дня, заполненного трудом.
Но сегодня она не могла расслабиться, зная, что супруг в любой момент может вторгнуться сюда через дверь, соединяющую обе спальни.
Лусеро покинул ее по окончании ужина и расположился в своем кабинете в компании с графином бренди и сигаретами.
Мерседес навестила Розалию, чтобы убедиться, что девочка освоилась в новой обстановке. Так как Розалия мирно спала, Мерседес ничего не оставалось, как заняться собой. Добрая порция выдержанного бренди из запасов дона Ансельмо могла бы придать ей мужества, но, чтобы добраться до нее, ей надо было войти в кабинет, где удобно устроился Лусеро.
– Он меня не дождется! – вслух объявила Мерседес самой себе и ускорила ритм расчесывания волос, нервно проводя по ним щеткой.
Рассматривая свое отражение, она размышляла о том, как время и испытания изменили ее. Трепетная школьница превратилась в волевую женщину, знающую себе цену и оберегающую собственную свободу. Угроза возвращения Лусеро нависала над ней всегда, все четыре года, но она примирилась с ней, чувствуя, что может сохранить свое нынешнее положение, заключив некое соглашение по поводу их обоюдно нежеланного супружества. Он доказал ей еще до своего отъезда, что не питает ни малейшего интереса к ней. От нее требовали лишь выполнения священного долга женщины – рождения наследника Альварадо. Мерседес надеялась, что после этого он вообще оставит ее в покое, в изобилии находя постельные утехи на стороне. У каждого будет своя жизнь. Он милостиво позволит ей растить сына и поддерживать в Гран-Сангре порядок.
Но Лусеро опрокинул все ее надежды, нарушил все правила. Этот новый Лусеро смотрел на нее с затаенным огнем в глазах и добивался большего, чем она была способна дать. Гораздо большего, чем она хотела дать ему.
Николас молча отворил дверь и прислонился к косяку с хрустальным бокалом, наполненным бренди, в руке. Он с интересом наблюдал за вечерним туалетом жены. Он убедился, что она погружена в размышления, по всей вероятности, именно о его персоне. Наступит время, и Мерседес сама будет прибегать к нему в постель, словно влюбленная девчонка. Он добьется этого, если проявит терпение и постепенно избавит от всей чепухи, которую внушили ей в монастыре. Самое же сложное было заставить ее забыть обо всех унижениях, которым подвергал жену эгоистичный и развратный братец.
Но сможет ли он быть терпеливым? Так искусно сыграть в эту игру? Пульс его начинал биться учащенно при одном взгляде на нее.
Мерседес сидела на низкой скамеечке. Ее спина была соблазнительно выгнута, упругие груди двигались при каждом взмахе щеткой над головой. Тонкий халатик из мягкой ткани хорошо обрисовывал все изгибы ее тела. Он гадал, надето ли что-нибудь под этим халатиком, и мечтал о том, как сдернет с нее эти покровы и полюбуется гладкостью ее бархатистой кожи. Свечи оживляли ее золотые локоны бликами и тенями. Волосы струились по ее плечам и спине потоками расплавленного металла.
– Позволь нарушить твое одиночество?
Не дожидаясь ответа, Николас вошел в ее спальню, парой шагов покрыл разделяющее их расстояние и поставил бокал на туалетный столик.
– Ты всегда будешь подглядывать, как вор?
От этих ее слов лоб Ника прорезала морщинка:
– Прости. Привычка, усвоенная на войне.
Он взял щетку из ее вмиг ставших безжизненными пальцев. Крепко сжав плечо Мерседес, Ник вновь повернул ее лицом к зеркалу, и они вместе посмотрели на свое общее отражение. Глаза ее в этот момент казались неестественно огромными. В зрачках вспыхивали золотистые искорки. Как они гармонировали с цветом ее волос! О чем она сейчас думала? По краске, залившей ее щеки, по бешено пульсирующей жилке на тонком горле он догадался, о чем…
Улыбка медленно скривила его губы, когда он начал водить щеткой по ее волосам, заменив ей горничную.
– Сколько в тебе огня, Мерседес! Искры так и сыплются из твоих волос.
– Холодный ночной воздух тому причиной, – произнесла она бесстрастно в надежде, что своим равнодушием остудит любой его порыв.
– Значит, мне придется разогреть тебя, если вокруг так холодно.
Она гневно выпрямилась в ответ на его самоуверенный тон и циничную ухмылку на лице. Он слишком нагл, слишком напорист, слишком верит в свою власть над ней. Это свойственно Лусеро, но прежний Лусеро не удосуживался затевать с ней какую-либо игру.
Мерседес не могла больше встречаться с его взглядом в зеркале и отвернулась. Созерцание того, как она сидит бледная, с расширенными глазами, миниатюрная и хрупкая, а он возвышается над ней, как башня, было невыносимым.
На нем была та самая белоснежная рубашка, что и за ужином, но он распустил шейный платок и расстегнул все пуговицы до пояса, открыв взгляду заросли волос на бронзовой груди. Она видела следы недавнего жуткого кинжального поединка, о котором не могла вспомнить без содрогания.
Рукава Николас закатал до локтей, и мускулы на руках играли под кожей, когда он орудовал щеткой.
Его запястья были на удивление тонки, пальцы длинны и красивы. Она не в состоянии была отделаться от воспоминаний, как эти руки касались ее тела. Терпеливые руки, умные, ласковые. И губы!
Мерседес украдкой бросила взгляд на его отражение в зеркале. Он был бос и одет только в рубашку и панталоны. Неудивительно, что она не слышала его приближения.
Не дождавшись ответа на свой провокационный вопрос по поводу согревания в холодную ночь, Ник отложил щетку в сторону и начал пропускать пряди ее волос меж пальцев.
– Они струятся, как золотая шелковистая пряжа, – шептал он, гипнотизируя ее голосом.
Как только ему удалось приспустить ее халатик с плеч и открыть взгляду край белой ночной рубашки, лукавая улыбка соблазнителя расплылась по его лицу.
– Я так и думал, что ты выберешь на ночь одеяние девственницы, но ведь ты уже не девственница, моя женушка.
Мерседес резко встала, повернулась к нему лицом и развязала тесемки рубашки плохо слушающимися пальцами.
– Делай со мной, что тебе нужно, Лусеро, и кончай с этим побыстрее.
– О, какая маленькая храбрая мученица! Тогда почему, если ты испытываешь ко мне отвращение, тебя так возбуждает…
Ник не закончил фразу, а решил на деле показать, что он имел в виду.
Его пальцы коснулись кружевной оборки ее рубашки, спустились ниже и стали гладить кончики ее грудей, рельефно натягивающих полупрозрачную ткань.
Она отпрянула, рассерженная, но не раньше, чем острое наслаждение буквально пронзило ее тело. Соски отреагировали на его прикосновение, мгновенно отвердев.
Она ощутила ноющую, но сладостную боль в груди и где-то в глубине живота.
Мерседес знала, что он догадывается о ее ощущениях. Вероятно, ему было известно заранее, что она почувствует, когда он дотронется до нее. Слезы досады и стыда за себя готовы были вот-вот пролиться из ее глаз, но усилием воли она сдержала их.
И руки ее остались неподвижными, хотя ей пришлось бороться с отчаянным желанием закрыть ими от его взгляда свое предавшее ее тело.
– Уступи мне, Мерседес. Ты же сама знаешь, что твое тело жаждет того, что я могу дать тебе.
Его руки теперь гладили ее руки. Потом он потрогал ее ключицы, наблюдая с интересом, как каждое его прикосновение заставляет ее учащенно дышать.
С некоторым раздражением он произнес:
– Как старается моя жена скрыть свою чувственность… спрятаться, как улитка в раковине.
– Я больше не боюсь тебя, Лусеро!
– Ты готова исполнить свой долг, не так ли? И не более того?