Он сделал круг по комнате, полюбовался через большие окна прекрасным зрелищем внутреннего сада с фонтаном. Мощные балки из темного полированного дуба пересекали потолок, c которого свисала в самом центре тяжелая люстра, но свечи в ней не горели. Впрочем, в люстре оставались только короткие огарки, и, несомненно, они догорели бы еще до конца трапезы. При внимательном рассмотрении обнаружилось, что свежие свечи в серебряных подсвечниках, расставленных на столе, изготовлены из сала в домашних условиях. Это не были дорогостоящие привозные свечи, какие принято было зажигать в главной обеденной зале. Скатерть, белоснежная и отглаженная, заметно обветшала, и золотые столовые приборы с гербом Альварадо подозрительно отсутствовали. Вместо них был выставлен старый столовый набор из серебра.
Мерседес стояла в проеме двери, наблюдая за тем, как Лусеро изучает окружающую его обстановку. Как пугающе выглядят так близко поставленные, почти рядом, два стула и два прибора. В этом был намек на нежелательную для нее интимность. Вероятно, ей следовало бы приказать Лупе поместить ее прибор в противоположном торце стола. Но, впрочем… «Почему я должна трусить?» – мысленно обругала она себя.
Если муж внимательно осматривал чуть ли не каждый предмет в столовой, она в свою очередь пристально наблюдала за мужем. Он выглядел чересчур торжественно в этой обстановке, где многое свидетельствовало об упадке. На нем был элегантный костюм из черного сукна с серебряным кантом на узких брюках, обтягивающих длинные мускулистые ноги. Короткий сюртук едва не трещал по швам на могучих плечах. Их ширина еще больше подчеркивалась серебристо-серым поясом, туго стягивающим стройную талию. Такого же темного цвета, как сюртук, были его волчьи глаза, которые, как она опасалась, могли пронизать ее насквозь. Он двигался с присущей ему грацией, такой же властный и самоуверенный, каким был всегда.
И все же в чем-то он изменился. Мерседес не могла точно определить эту разницу и не в состоянии была найти подходящее слово. Что-то произошло с ним за годы, когда их жизнь текла по раздельным руслам. Или это только ей так показалось? Может, она просто выдавала желаемое за действительность, готовясь с трепетом высказать ему свои условия.
Он провел пальцами по густым темным волосам, убрал упавшую на лоб прядь. Этот жест запомнился ей еще с их первой встречи. Затем он плавно развернулся на месте и уперся взглядом ей в лицо. Черные глаза как бы сомкнулись с ее золотисто-карими.
– Как долго ты собираешься разглядывать меня, дорогая, прежде чем наберешься духу заявить о своем появлении?
С улыбкой, больше похожей на издевательскую ухмылку, он приблизился к ней, не торопясь, словно хищная пума, подкрадывающаяся к своей добыче. Его взгляд несколько раз пробежал по ее фигуре сверху вниз и обратно – от прически и до кончиков туфель, – и сам он вдруг ощутил внезапный жар в теле. «Боже, как она хороша!»
Золотые локоны были уложены в высокую прическу, и каждый удерживался на положенном месте черепаховым гребнем. Изящные изумрудные подвески на крохотных мочках ушей вздрагивали и поблескивали при каждом движении ее головы. Крупный изумруд на золотой цепочке спускался в ложбинку на груди. У него пересохло в горле от мысли, что этот лучистый камень касается нежной плоти. Темно-зеленое шелковое платье ниспадало мягкими волнами вокруг невероятно тонкой талии, а наверху ласково, как ладони любовника, слегка приподнимало округлости груди. Солнце поцеловало ее кожу там, где она не прикрывалась одеждой. Граница загара проходила достаточно низко – почти под ключицами открытого выреза платья.
Как он желал сорвать с нее этот шелк и рассмотреть, в каких еще местах ее тело носит следы загара!
– Зеленое тебе к лицу! – нарушил он тишину. – Для большинства женщин этот цвет невыгоден.
– Я не принадлежу к этому большинству! – откликнулась она как можно более равнодушно.
Мгновение Мерседес колебалась, как поступить – остаться на месте или попятиться от него, и решила смело шагнуть ему навстречу и объясниться.
– Мне не требуется собираться с духом, чтобы встретиться с тобой, Лусеро. Я лишь предпочла хорошенько разглядеть тебя, пока ты не догадался о моем присутствии.
Он усмехнулся, взял Мерседес за руку и в знак приветствия чуть сжал ее тонкие пальцы.
– А почему ты думаешь, что я не заметил, как ты вошла? Я выжил на войне только потому, что научился чувствовать спиной приближение врага – в любом месте и в любое время, даже во сне. Кроме того, тебя выдал запах твоих духов.
– А я, значит, твой враг, Лусеро? – Она с достоинством выдержала его прямой, весьма циничный взгляд, и он отпустил ее пальцы.
– Ты? Не знаю. Перед моим отъездом я дал тебе достаточно поводов для того, чтобы с отвращением относиться ко мне… Но, возможно, я смогу как-то изменить твое мнение о себе.
Она ощутила прикосновение его пальцев к обнаженной коже плеча. Его рука не скользнула к выпуклости груди, а прошлась по шее, надавила на подбородок, заставив Мерседес поднять голову.
Она уже успела забыть, какого высокого роста ее супруг. Ее макушка была на уровне его плеч. Находясь на таком близком расстоянии, он заполнял собой все пространство перед нею. Его мужской запах – явственный, резкий, – аромат мыла, исходящий от свежевыбритого лица, смешивался с запахом дорого табака и щекотал ей ноздри.
– Раньше ты не курил, – сказала она и тут же захотела прикусить свой язык в наказание за необдуманное замечание, прозвучавшее слишком интимно, что совсем не входило в ее намерения.
Его дыхание обожгло ей щеки, когда он расхохотался. Смех его был хриплым и недобрым, в нем ощущалось какое-то затаенное коварство.
– Это лишь один из многих новых пороков, которыми я обзавелся за время своего отсутствия. Боюсь, что тебе скоро предстоит узнать, насколько я переменился. К худшему или лучшему – тебе судить.
Мерседес не отстранилась от него, чтобы не выказать своего испуга после такого многозначительного заявления, а лишь потянулась рукой к звонку, вызывающему прислугу.
– Буффон уже заметил в тебе… некоторые перемены. Прежде он ненавидел тебя.
– Тогда мы оба были щенками. – Он задержал ее руку в своей. – Если я б смог так же легко одолеть твою ненависть, как проделал это с ним!
Мерседес всеми силами пыталась одолеть дрожь, охватившую ее. Он снова завладел ее рукой. Чересчур зловещим был его натиск, и энергия, которую он излучал, была слишком велика, чтобы она могла успешно противостоять ей. Она с усилием освободила руку из его цепкой хватки, заметив при этом, как тонко и бледно ее запястье по сравнению с рукой Лусеро – могучей и смуглой от загара.
– Ты вроде бы начал за мной ухаживать, супруг? Предупреждаю, обольстить меня будет нелегко. Я уже не тот щеночек, что рад махать хвостом при каждой ласке хозяина.
Она была сердита на себя, и вспыхнувший гнев помогал ей бросать эти слова в его наглое лицо. Его мерзкая улыбка стала еще шире.
– Конечно, щенки превращаются в кобелей и сучек, но их любовные игры не освящены браком, а ты – моя законная жена. Мне не нужно, чтобы ты виляла хвостом, но я с радостью почесал бы тебя за ушком.
– Единственное, что не изменилось в твоем характере за годы войны, – это твой цинизм и грубость.
– А ты не тосковала по мужской грубости?
– Нет. Я сама научилась быть грубой, настойчивой и самоуверенной. Война отточила мой разум, мой язык…
– …и коготки? – добавил он. – Ты познала науку выживания там, где, казалось, выжить нельзя. И я тоже. Нам пришлось пройти через одни и те же круги ада.
– Может быть, твой «ад» несравним с моим. Я могу рассказать тебе о том, как велась война здесь, на Севере. Французы удерживали Эрмосильо, но и носа не смели высунуть из крепости, не то что защитить окрестные гасиенды. Мы были оставлены на милость хуаристским бандитам, или, что не лучше, вашей контргерилье. – Она не в силах была иронически улыбнуться, говоря об этом, как намеревалась. В ее голосе прозвучала искренняя боль.