– Вы всегда служили мне примером, генерал. И вдохновляли меня, – весьма сухо польстил Маркесу Лусеро. – От вас я перенял отличный способ развязывать языки хуаристам – сковывать по рукам и ногам, обмазывать медом и сажать голыми на муравейник. Жаль только, что Аранго так и не заговорил перед смертью. Транспорт с серебром, который его солдаты отбили у императорской армии, нам бы очень пригодился.
– В сокровищнице Максимилиана за семью замками еще многое сохранилось, поверьте мне. После ухода французов ему долго не продержаться. Те, кто сейчас оберегает его казну, быстренько выдадут императора вместе с сокровищами в распростертые руки «бескорыстных» республиканцев, но и, конечно, себе присвоят изрядную долю. Кстати, Максимилиан задумал «гениальный» стратегический маневр. Он выводит свою «мексиканскую армию» из столицы в Куэретаро и там будет отражать атаки Эскобедо.
Альварадо уловил в тоне командующего плохо скрытое удовлетворение.
– И вы, разумеется, согласились с императором, что столицу защищать нельзя и оплотом обороны должен стать Куэретаро?
– Мы не можем допустить, чтобы республиканский сброд обратил в руины великолепные здания, воздвигнутые по приказу императора. Что, если хуаристы подтянут осадные пушки? Гринго уже снабдили их достаточным количеством тяжелого оружия.
– Итак, Максимилиан отбывает, а его сокровища остаются… на ваше попечение! – Лусе обнажил зубы в акульей улыбке.
– Нет, черт побери! Я не смог убедить его, чтобы он разрешил мне остаться. Он считает, что предстоит решительное сражение и все генералы должны находиться рядом с ним. Но, поверьте, я найду возможность вернуться сюда в нужный момент.
– Вы можете поручить мне выполнять здесь мои обязанности?
Лусе надеялся, что Маркес ответит утвердительно.
– Не думаю, что сейчас это будет целесообразно. Из-за своих действий в Центральной Мексике в последние несколько месяцев вы приобрели, скажем так, отвратительную репутацию. Если б вам не удалось чудом пленить генерала Аранго, то я вообще не смог бы сохранить за вами чин.
Глаза Лусеро грозно сверкнули:
– Я не сделал ничего особенного, чтоб заслужить подобную репутацию. Разве вы, генерал, иначе действовали в Такубайе? Вы отдали город на разграбление, а женщин – на потеху солдатам, назвав их военными трофеями. Я командовал отчаянными ребятами-наемниками, которым нужна добыча. Император что-то начал забывать платить им вовремя. И слишком часто обозы с припасами стали почему-то перехватываться хуаристами.
Генерал взмахнул рукой, обрывая его речь:
– Да, да, конечно. Поэтому вы пускаете их на подножный корм, расплачиваетесь с ними женской плотью и разрешаете грабить церкви и лавки. Правильно поступаете, но вы так переусердствовали в своей работе, что хуаристы объявили награду за вашу голову. Ваш восхитительный метод расправы с Аранго был последней каплей, переполнившей чашу терпения Диаса. Ведь они были старыми друзьями. Боюсь, что армия Диаса продвигается вперед с внушающей тревогу быстротой, а он поклялся лично расправиться с вами.
Лусе выругался:
– Неотесанный мужлан! Подонок! Вшивая безродная дворняжка! Мы будем уже далеко от столицы вместе с грузом серебра, когда оборванцы Диаса только подступят к Мехико.
– Полковник, кажется, мне придется быть с вами более резким. В данный момент вы представляете собой помеху моим планам. Даже некоторые мои приятели-генералы из императорского штаба не против, чтобы вас поставить к стенке. Брать в плен неприятельских генералов похвально. Истязать их до смерти – это, по мнению «цивилизованных» приближенных нашего императора, преступление. Сейчас я приказываю вам спрятаться где-нибудь… там, где я смог бы отыскать вас, когда это понадобится.
– Я знаю, что император не желает видеть мою физиономию при дворе, – с досадой сказал Лусе. – Но я не ожидал, что и вы будете настаивать на моем изгнании.
– Это не так… – апатично возразил Маркес. – Я нуждаюсь в ваших особых талантах. Казначейство хорошо охраняется, а ваши люди подчиняются только вам, и зарекомендовали они себя отлично в этой войне. Мне бы не хотелось, чтобы хуаристский снайпер – или какой-нибудь другой снайпер – поймал вас в прицел, прежде чем мы сможем добраться до золотой жилы.
Лусеро изучал своего наставника проницательным взглядом. Его зрачки хищно светились. Пауза была тягостной.
Лусеро первым нарушил ее, напустив на себя беззаботный вид:
– Хорошо. Я вернусь в свое родовое поместье и поживу там месяц-другой. Ни одна живая душа не отыщет меня в этом логове. Любопытно, как мой братец и моя – вернее, теперь наша общая – женушка встретят меня.
Год закончился, начался новый, а ритм жизни в Гран-Сангре оставался прежним. Зерно убиралось с полей, а скот тучнел на зеленеющих пастбищах благодаря обильным зимним дождям. Штат Сонора как бы погрузился в спячку и почивал в мире после того, как хуаристы овладели Эрмосильо и Гуаймасом.
Мерседес договорилась о продаже небольшой партии скота торговцу из Эрмосильо за хорошую цену. Все в хозяйстве шло по положенному кругу, но каждый из домашних удивлялся долгому отсутствию хозяина. Его жена ощущала себя брошенной с того дня, как он ускакал из дома два месяца назад. Никто всерьез не верил, что хозяин вновь решил воевать за императора, и все лишь гадали, когда он вернется.
Все, кроме Хиларио и прочих хуаристов среди слуг и батраков и самой Мерседес. Она получила словесное послание, что он находится на границе у Хуареса и все вести о его гибели – специально сфабрикованная ложь.
Она ни с кем не пыталась связаться. Получать распоряжения от республиканцев было противоестественно ее жизненным принципам, которые были привиты ей с детских лет, отказ сотрудничать с хуаристами мог вылиться в смертный приговор ее любимому человеку. Поэтому она предпочла ничего не делать, а только ждать.
Со временем до нее дошло и письмо, написанное лично им, и вот теперь она уединилась в библиотеке, чтобы в который раз уже перечитать его. Бумага почти истерлась до дыр и помялась.
Он подписался: «Твой супруг».
– Вероятно, потому, что он уже не желает пользоваться именем Лусеро, – прошептала она обреченно.
Кто он, этот незнакомец? И в какой зловещей интриге он замешан настолько, что его держат вдали от дома, от поместья, в которое он вложил так много труда и спас его от разорения? Его заслугой было то, что амбары теперь полны, что стада множатся, что Хиларио с помощниками подготовили на продажу отличных лошадей. За всем этим стоял он. А его нет.
Вернется ли он когда-нибудь? Мысль о том, что она навсегда потеряла его, ужаснула Мерседес, когда она вновь углубилась в изучение истертого листка, стараясь прочитать недосказанное между строк.
«Моя дражайшая Мерседес!
Пожалуйста, прости меня за то, что я не вернулся тотчас же. Я рассчитывал закончить свои дела на Севере очень быстро, но так не получилось… Я горько жалею о нашей размолвке перед отъездом. Пожалуйста, пойми, что у меня не было иного выбора. Когда я вернусь, то объясню все подробно. И тогда тебе решать – любишь ли ты меня по-прежнему. Я молюсь о благополучии нашего ребенка, о твоем благополучии, если Господу и тебе угодны мои молитвы. До тебя могут дойти слухи, что я убит по дороге в Эль-Пасо-дель-Норте. Но это неправда. Сейчас я не имею права сказать тебе больше. Только прошу, верь мне хоть чуть-чуть, хоть самую малость. Все остальное в руках Господних. И помни, что я люблю тебя!
Твой супруг».
Это была мольба о прощении – и не только за участие в хуаристских делах, но и за присвоение личины Лусеро. Уже не было возможности обманывать себя, подавлять в себе подозрения. Мерседес не имела права называть этого человека Лусеро. Он пишет, что откроет ей все по возвращении. Но хочет ли она услышать его объяснения? Сможет ли она выдержать потрясение, когда на свет Божий явится то, что до сих пор было окутано тьмой?