- У меня есть.
- Натаскал?
- Натаскал... Вернулся домой, пошел на усадьбу мэтэес, по мастерским прошел - там чего только нет! Бросили впопыхах. Смазал солидолом, уложил в ящики, закопал в землю... Спекулировать собирался, думаете? Нет. Кабы для себя - держал бы в секрете...
- Не знаю, как насчет железа, - сказал Харитон Акимыч, - а вот дерево, товарищ лейтенант, - сто лет пролежит в воде, и гниль его не берет! Отчего оно так получается? Только чтобы уж совсем было в воде. А если на земле, на воздухе и в мокроте, - быстро сгниет.
- Так вы чего от меня хотите? - спросил Дорохин. - Чтобы я вам трактор вытащил? Чем?
- Вы же сами сказали про ваших пушкарей, что у них тягачи стоят без дела.
- У них - не у меня.
- Ох какой вы! - вспыхнула Дуня. - "Не мое дело! Обратитесь к такому-то..." Нам без трактора никак не обернуться! Не посеем - жить нечем, голодать будут люди! Он же здесь, в этом хуторе, был, здесь его и утопили. Это место как раз перед вашими окопами, потому и пришли к вам. Если б захотели помочь... Вы свои люди тут в дивизии. Вам скорее тот командир даст тягача!
- Товарищ лейтенант! - сказал Харитон Акимыч. - Вы не обижайтесь на Евдокию Петровну. Она у нас немножко нервенная. Ее за орден при немцах три раза в гестапо таскали...
- Вот я расскажу, товарищ лейтенант, как у нас работа идет, - встала Марфа Ивановна. - Акимыч говорил, вы из хлеборобов, поймете. Двенадцать коров у нас работают. По две пары в плужок запрягаем - три плуга. И две лошади - сеялку тягают. А еще ж надо и заборонить. Три гектара в день вспахать, засеять - больше мы не в силах, как ни крутись! За две недели сорок гектаров просеяли. Ну, еще сорок посеем. Что это для колхоза?..
- Вряд ли и трактор вас выручит. Неизвестно еще, в каком он состоянии. Может, придется его ремонтировать.
- Отремонтируем, - сказал Головенко.
- Когда? Вам же он нужен сейчас, к севу.
- Ничего! - сказал Харитон Акимыч. - Пусть даже до конца апреля провожжается он с ремонтом. Май - самое лучшее время по нашей местности просо сеять. Пшеницы-то на семена у нас уже почти и нет. А просо есть, соберем у колхозников. Его немного требуется. Широкорядным - пять килограммов на гектар хватит. Набузуем побольше проса - тоже хлеб. С пшенной кашей не пропадешь!
- А горючее?..
- Вот уж насчет горючего дойдем до самого командира дивизии! Неужели не пожертвует нам на хозяйство хоть сколько-нибудь горючего?..
- Я две бочки автола на усадьбе мэтэес закопал, - сказал Головенко.
Дорохин притушил папиросу.
- Где же вы его утопили? Ну, пойдемте, покажете.
Все вышли по ступенькам из глубокого блиндажа на воздух, выбрались из окопа, прилегли на бруствере. Была темная звездная ночь.
- Вон там, - протянул руку Головенко.
Под кручей, на равнине, невдалеке смутно поблескивало чистое плесо неширокого извилистого Миуса, в берегах заросшего камышом.
- Там был мост. По мосту его отбуксировали на ту сторону, а потом отсюда, на тросах, тремя машинами затянули до половины речки...
- Какой там грунт? - спросил Дорохин.
- Грунт - ил, местами песок, - ответил Харитон Акимыч. - Мягкий грунт.
- Я прошлым летом, при немцах, купался там, - сказал Головенко. Нарочно полез, чтоб пощупать, как он стоит. Засосало по брюхо. Но можно выручить. Подрыть под передком, завести бревна, набросать камней...
- Тремя машинами, говоришь, затянули? Колесниками?
- Да. И этот, что утопили, - колесный. Сэтэзэ.
- Ну, теперь не меньше трех гусеничных надо, чтоб вытащить!..
Все долго молчали, глядя в ночную даль. С противоположных высот изредка взлетали в воздух ракеты. Трассирующие пули, бесцельно, от скуки, пускаемые вверх часовыми в немецких окопах, бороздили небо в разных направлениях, будто звезды, сорвавшись с мест, убегали друг от дружки в какой-то игре. С луга тянуло сыростью, холодком. В расположении соседнего слева батальона, занимавшего оборону по линии железной дороги, в посадке щелкали соловьи.
- Птицам божьим что война, что не война, они свое дело делают - поют, - заметил Харитон Акимыч.
Дуня лежала рядом с Дорохиным, касаясь его локтем, кусала сорванную на бруствере травинку.
- Но дело не в том, что тяжело тащить, - сказал Дорохин. - И три тягача можно попросить. А вы так простудитесь, Евдокия Петровна. Земля холодная.
Девушка приподнялась на колени.
- И так не годится. Видите, постреливают. Вот эти огоньки, что прямо вверх чуть поднимутся и будто на месте замрут, - это сюда...
Дуня спустилась в окоп.
- Обдумано все правильно. Можно и подкопать, и камней набросать. Одного только вы, товарищи, не учли. Немцы-то где?
- Так немцы - вот они. Ракеты пущают, - ответил Харитон Акимыч.
- Слышно им будет, если мы подгоним тягачи к самой речке?
- Еще как слышно! Вон у них кто-то железом цокает - нам же слышно.
- То-то и оно! Старый солдат, а тоже не сообразил!
- Да я уж сам поглядываю, товарищ лейтенант... Не выйдет наше дело.
- Они же подумают - танки идут! Такого огонька всыплют! Командир артполка не даст тягачи. Да я и просить не стану. Глупо просить. И командир дивизии не разрешит. Это же целая боевая операция. Надо ставить артиллерии задачу на прикрытие. Что вы, товарищи! Бросьте об этом и думать.
- А если зацепить его тросом в воде, - сказала Дуня, - а другой конец вывести подальше, туда аж?.. - махнула она рукой.
- Куда - подальше? Километра за три?
Все засмеялись невесело.
- Распроклятый Гитлер, навязался, собака, на нашу голову! - вздохнула Марфа Ивановна. - Разорил, пограбил нас. Начинай сызнова. Да какое сызнова! Когда сходились в колхоз - ведь у людей были лошади, инвентарь, свели, снесли в кучу, с того и начали. А теперь - ничего нет! Ни брички, ни хомута, ни ярма.
- Нет, на этого утопленника пока не рассчитывайте. Надо искать вам другой выход.
- Выход один. Чтоб больше пахать, надо коней из сеялки выпрячь. Чтоб больше посеять, надо пахоту остановить. Как ни мудри - ничего не получается. Вот еще поставим всех, кто не занят на плугах, лопатами копать землю. Ну, извиняйте, товарищ лейтенант, что побеспокоили. Девчата! Кузьма!..
- Погодите. Чтобы Евдокия Петровна не считала меня бюрократом бездушным, я вас чаем напою. Никитин! - окликнул Дорохин ординарца. Собери-ка там на стол.
Долго сидели гости у Дорохина в блиндаже за "столом" - кубом, вырезанным из земли посреди блиндажа, застланным вместо скатерти чистой простыней, - ели консервы, поджаренное сало, пили чай с галетами, вспоминали, каким был их колхоз в хуторе Южном до войны. Старшина поиграл на баяне...
Долго не спал после ухода гостей Дорохин. Прошел по окопам, проверил посты во всех взводах, вернулся, прилег, а заснуть не мог. Вспомнилась Кубань, бригада, ребята рулевые, с которыми работал много лет. Разбросала война всех неведомо куда. Ни от одного не получал на фронте писем. Да и как они могли ему написать? Они не знали, где он, так же как и он не знал их адреса. Их станица освобождена, как и эти села на Миусе, лишь в феврале... Долго, не смыкая глаз, думал о Галине. Где она? Что с нею? Где была при немцах? Как пережила лихое время? Пережила ли?..
На свое письмо, посланное в станицу в правление колхоза, он еще не получил ответа. Галине не писал. Почему? Хотелось сначала узнать от других, что она жива и ждет его...
Случилось так, что дня через два Дорохин сам послал связного на полевой стан колхоза за Харитоном Акимычем и трактористом.
В роту Дорохина приходил заместитель командира батальона по политчасти и сказал ему между прочим:
- Сегодня, лейтенант, будешь спать под музыку. Где-то какую-то важную высотку хотят отнять у немцев. Воевать будут ночью. Танки пойдут туда. А шум поднимут по всему фронту дивизии - чтоб сбить немцев с толку. Артполк выставит тягачи на передовую. У тебя, у Левченки, у Нестерова будут шуметь. Готовьтесь, в общем. Достанется и вам на чужом пиру похмелье!..
Дорохин послал связного за председателем колхоза, а старшине приказал: