Тобиас Итон тоже пожал плечами, словно показывая, что ему нет никакого дела до того, что я решил себя травить алкоголем неустановленного происхождения, украденным у изгоев, да еще и — чаще всего, кроме редких случаев исключительно утонченных краж — сопровождая это все дракой. И чем больше было противников, чем больше они превосходили меня в возрасте, весе, опыте и отчаянии, тем сладостнее и желаннее была добыча. Даже если после тщательного рассмотрения и осторожного опробования оказывалась совершенно мне ненужной.
Нам было по тринадцать лет, и наша дружба из несмелых и нечастых разговоров и исключительно редких совместных вылазок давно превратилась в бунтарское объединение пренебрегающих правилами и запретами Фракции, и, в первую очередь, убегающих от, — но в конечном итоге прибегающих обратно к, — физического насилия отцов.
В тот год в Чикаго стояла необычайно свирепая зима, и нам с Итоном приходилось прилагать некоторые усилия к поиску и обустройству мест для встреч. Так, после одной из снегоуборочных смен, с отмерзшими руками и заполненными снегом ботинками, но взмокшими спинами, мы натолкнулись на пустующую высотку. Весь первый этаж был под завязку забит мусором, пол второго этажа, и лестница между ними практически полностью обвалились. Но третий этаж и часть четвертого, не заваленная грудой арматуры и цемента, были вполне безопасны и даже чудом сохранили целыми все стены и несколько окон. Недостающие стекла мы заменили найденными в округе досками и листами металла, приспособили для поднятия наверх несколько ржавых труб, в углу комнаты насобирали запасы сухого дерева и бумаги, а в центре выложили из кирпичей и обломков бетона место для костра.
Почти все вечера мы проводили в нашем убежище. Иногда рассматривая и оценивая возможность использовать украденное мной, иногда обсуждая что-то, иногда просто молча уставившись в огонь. Так и в день открытия мной прелести употребления крепленого рома мы отправились в убежище.
Я стоял у кострища аккурат посередине помещения, вертел между замерзшими пальцами горлышко наполовину опустевшей бутылки и смотрел на согнутую фигуру Тобиаса, набирающего в углу дрова.
— Я уйду из Фракции, — сообщил я его узкой спине. — Ты со мной?
— Уйдешь из Фракции, — бесцветно, словно эхо, повторил Тобиас. — То есть убежишь? К афракционерам?
Я недовольно хмыкнул:
— Вот еще! Ничего не вижу примечательного в их существовании.
Неся в руках груду веток и бревен, Тобиас двинулся ко мне с ехидной улыбкой.
— Как же, — отозвался он. — Ничего примечательного. Помимо запасов алкоголя, сигарет и неприятностей.
Я выдержал паузу, разглядывая его исподлобья и борясь с острым желанием толкнуть его ногой и повалить в груду пепла.
— Бесстрашие, — произнес я после длительного молчания. Итон уже успел разложить дрова и дрожащими руками выудил из кармана спички. — В отличие от так близких твоему сердцу изгоев мы можем жить во Фракции, в любой Фракции, которую выберем на Церемонии. Я выберу Бесстрашие.
Тобиас поднял на меня взгляд и выразил сильное сомнение:
— Ты ничего не боишься?
— Суть не в том, чтобы ничего не бояться, — произнес я, не имея четкого представления о том, что собираюсь сказать. Но точно ощущая, что более правильного решения и более правильных мыслей в моей жизни еще не было. — Суть в том, чтобы не позволить страху тебя остановить; избавиться от страха, не давая ему влиять на действия.
Тобиас сосредоточено зажег спичку и, ладонью оберегая трепещущий на морозном сквозняке слабый огонек, опустил её к дровам. Нахмурившись своему непростому делу, Итон бесцветно произнес:
— Твой страх перед отцом влияет на твои действия.
Я присел напротив Тобиаса, заворожено следя за тем, как по клочку бумаги вверх, к сухим веткам поползли рыжие языки пламени.
— Я не боюсь отца, — сообщил я, плеснув в костер немного алкоголя. Вверх поднялся возмущенный столб искр, и в то же мгновенье огонь с треском набросился на облитые поленья. — Я ненавижу его. Ненавижу его и мать, которая настолько безвольно слаба и нерешительна, что отказывается понимать реальность. И ненавижу себя за бессилие. Но я над этим работаю.
Опрокинув в рот порцию обжигающего рома, я над огнем устремил взгляд на Тобиаса. В его карих глазах отражался костер, а на узком бледном лице с пятном синяка плясали тени.
— Думаю, однажды я его убью, — произнес я так тихо, что Тобиасу пришлось неосознанно податься вперед, чтобы разобрать мои слова.
И он их услышал. По тому, как переменилось его выражение и как под округленными в ужасе глазами пролегли тени, я понял, что он не только меня услышал, но и поверил мне.
========== Глава 5. ==========
От сигаретного дыма жгло в глазах, горло саднило, а во рту воцарился сильный металлический привкус. За последние несколько часов я выкурил слишком много. Голова разрывалась от никотина и монотонности работы. Заполнение промежуточных характеристик новичков после завершения каждого этапа подготовки находилось на грани моего самообладания. Часы показывали уже далеко за полночь, а я и на половину не приблизился к середине.
На одном из двух мониторов компьютера происходило постоянное движение. Строчки с личными делами всех новичков перетасовывались в списке в зависимости от времени последнего обновления. В режиме реального времени к досье новобранцев добавлялись — заполненные всеми причастными к их подготовке — соответствующие оценочные формы. На втором экране последние двадцать минут висела пустой форма из папки неофита Эд О`Лири.
Я ненавидел многие свои обязанности и связанные с ними формальности, но ничто и близко не выводило меня из себя так сильно, как монотонное щелканье по оценочным анкетам. Вопросы были слишком обобщенные, ответы слишком разномастные, между вариантами оставалось громадное пространство невысказанных возможных мнений. Пункты с открытым ответом, не имеющие заранее подобранных примеров на выбор, требовали немногословных описаний бесконечного количества качеств. И при всей корявости системы оценивания именно эти три промежуточных формы и одна финальная в купе с однобоким каждодневным начислением баллов являли собой систему контроля успешности.
Мой мозг кипел от мешанины имен малолетних сопляков, от неспособности выбрать между неподходящими односложными ответами, от острого желания прострелить мониторы и поджечь системник.
Я протер лицо ладонями и потянулся над переполненной пепельницей к пачке сигарет. Она оказалась пустой, и я раздосадовано смял ее в кулаке.
Эд О`Лири. Рождена во фракции: Эрудиция. Полных лет: 16.
Вопрос номер один: изначальная физическая подготовка. Варианты ответа: отсутствует, ниже среднего, средняя, выше среднего, хорошая, отличная. Я закрыл глаза. Эта рыжеволосая выскочка определенно готовилась к своему выбору. Вспомнился вечер, когда она неприлично поздно вбежала в зал, прервав мою тренировку. Вполсилы боксируя грушу, я наблюдал за ней. В том, как бывшая Эрудитка разогревалась и растягивалась, как методично и точно повторяла упражнения, как под кожей по мере напряжения рельефно проступали и двигались твердые мышцы, было видно понимание и привычку к спорту. Ей не хватало некоторых знаний и умений, она никогда не тренировалась в паре с кем-то, понимающим в тяжелой атлетике, способным не просто составить правильную программу и подобрать вес, а поставить нужную технику. Становую тягу она выполняла безобразно. Но с фиксирующим поясом и несколькими моими замечаниями заметно исправилась. Вдобавок к пониманию своего тела, его потребностей и пределов, она была довольно обучаемой. Пусть и совершенно игнорировала субординацию как явление.
Впрочем, таких вопросов в анкете не было. Хотя характеристика Рыжей не может быть полноценной без указания этих качеств. Я откинул в сторону скомканную пачку сигарет и сделал выбор. Изначальная физическая подготовка: выше среднего.
Вопрос номер два: изначальное морально-психологическое состояние новобранца. Ответы: неудовлетворительное, низкое, удовлетворительное, высокое.