Сон мой был обморочным, болезненным, и долгим. И разбудил меня, все тот же Чашников. Проворчав, что ну ты и здоров спать, он сообщил, что можно ехать.
Выйдя из здания, я увидел, что уже стемнело. На часах было начало двенадцатого ночи. Нас ожидала эмка. Снова уселся на заднее сидение, и мы поехали.
Потом мы достаточно долго ехали, если я правильно понял, на восток. Судя по всему, в конце- концов, мы приехали куда то в Балашиху. Машина остановилась перед КПП. Въехав в открывшиеся ворота, поехала сквозь настоящий гарнизон, с двухэтажными казармами, выметенными дорожками, и идущим куда то строем взводом.
Спустя немного, мы подъехали еще к одному КПП. Здесь уже, у водилы и Чашникова, проверили документы. А потом мы подъехали к одноэтажному бараку.
С торца, на крыльце, стояла подножка для чистки пяти — шести пар сапог. Большая банка гуталина, и пара обувных щеток.
Войдя в казарму за Чашниковым, я вдохнул этот непередаваемый, и, казалось навсегда забытый запах смеси пота, гуталина, ружейной смазки, и хлорки.
На тумбочке у входа стоял дневальный, при виде нас заоравший «Дежурный на выход!». Пока мы ожидали того дежурного, я огляделся. Большое помещение коек на сорок — пятьдесят. В которых, дрыхнут военнослужащие. Сапоги с портянками у табуреток, на которых лежала аккуратно сложенная форма, не оставляли вариантов. Между койками идет широкая «дорога жизни», уложенная паркетом, поперек половиц основного пола. Через равные промежутки, слева, стойки с винтовками. По пять штук каких то автоматических винтовок, подсумки, и противогазы.
Напротив видна дверь, как я понимаю, ведущая к бытовке, каптерке, и канцелярии.
Подробнее рассмотреть я не успел. Откуда-то выскочил дежурный, отдавший честь капитану Чашникову. Начал что-то говорить, но капитан его прервал и показал на меня:
— Приказано разместить на ночь гражданского.- повернулся ко мне и сказал — до завтра, Боб.
И вышел. Дежурный, кажется сержант, пригласил за собой. И мы, прошли по «дороге жизни», и вошли в дверь напротив. Там оказался коридор, с дверьми с обоих сторон. Дежурный толкнул первую от входа, и мы вошли в маленькую комнату, вмещающую лишь кровать, тумбочку у окна, и стул.
— Устраивайтесь — произнес дежурный и вышел.
Я сел на кровать, и подумал, что нужно бы сходить отлить, и покурить. Да и спал я весь день. Какой уж тут сон. Потом положил шляпу на тумбочку, скинул ботинки, и решил немного полежать.
И отрубился.
Глава 7
Ночью я просыпался. Но, сквозь сон, сил достало лишь раздеться. Поэтому, пройдя казарму на выход, я не стал мешкать, а поинтересовался у дневального удобствами.
Сортир расположен не в казарме, а на отшибе. Он — монументален, сложен из кирпичей, и мест на двадцать посадочных. Изнутри выглядит и пахнет как сортир, который одновременно посетило человек пятьсот.
Ну да, подумал я, народ, после подъема, забежал, и теперь познает радости физкультуры. Вдали, меж бараками, виднелся спортгородок, где энергично махали руками-ногами военнослужащие с голым торсом.
Закурив «Лакки Страйк», я пошел обратно, размышлял о том, что реципиент похоже, был не очень курящим. И что чувствую я себя — очень сносно.
У казармы меня уже ожидал капитан Чашников. Выбритый, наглаженный, тускло сияющий сапогами, и отвратительно свежий. Глядя на него, я сполна ощутил, что небрит, неумыт, мят, и расхлябан.
Но я решил наплевать. Я не понимаю что происходит, я не понимаю где я, и категорически не могу даже предположить, что меня ожидает. Мятые брюки, на этом фоне — фигня.
— Здравствуй, Боб — поздоровался капитан, когда я остановился рядом с ним.
Кивнул, не открывая рта. Думаю, он мне сейчас расскажет, что меня ждет.
И он не подвел. Медкомиссия займется мной после восьми утра. Все мероприятия, связаные с моим трудоустройством займут дня три, а то и больше. На это время, мне нужно переодеться. Не дело какому-то гражданскому по части слоняться. И вообще, тебе нужно привести себя в порядок. Пойдем, Боб. Получишь форму, сапоги, заберешь бритву с зубной щеткой. Твои вещи уже привезли.
На складе, куда мы пришли совсем скоро, было оживленно. Человек пять заполняли какие-то бумаги, а за перегородкой, отделявшей собственно склад от мира, стоял совсем не высокий, но какой то квадратный мужик за сорок, с тремя треугольниками в петлицах.
— Вот, старшина, ваш клиент — сказал ему Чашников. — И саквояж, что вчера принесли, тож несите. Забрать туалетные принадлежности. Еще что-нибудь тебе нужно забрать, Боб?
Старшина смотрел на меня лишь мгновение. Потом, не сказав ни слова, развернулся и ушел. Вернулся спустя еще мгновение, умудрившись нести стопку одежды, дорожный саквояж, видимо мой, сапоги, и плечики — вешалку.
— Переодевайтесь — сказал он, и снова скрылся между стеллажей. Показавшись обратно опять же спустя мгновение, с фуражкой в руках.
Старшина- он и есть старшина. Все оказалось более чем впору. За исключением широченных синих галифе. Если их прям растянуть- метра два в поперечнике я получаюсь.
Оказавшись посреди океана, в лодке, после кораблекрушения, с парусом у меня проблем не будет. Но ходить — в этом?!!
И я, вешая на плечики брюки, рубашку, пиджак, сказал старшине, что, нет ли у вас форменных штанов поуже?
Он пожал плечами и снова скрылся, вернувшись с другим штанами. Забрал у меня вешалку с одеждой, спросив:
— Привести в порядок?
— Буду признателен — ответил я, снова наматывая портянки. Галифе осталось. Но уже не столь грандиозное. Подошел к ростовому зеркалу, и впервые увидел себя, нынешнего, в полный рост.
Не перетягивая, затянул офицерский ремень, надел фуражку. Из зеркала на меня смотрел молодой НКВДшник, в еще не обмятой форме, но исполненный суровости.
Полез в саквояж, достал, немного поковырявшись, несессер с туалетной приблудой, и взглянул на Чашникова. Типа, что дальше?
Дальше мы вернулись в казарму, где я ночевал, и я пошел умываться. Больше всего мне понравилось, что мое появление всем было до фонаря. Ну, ходит какой то чувак мимо оружия, ну и пусть.
Неторопливо шагая с капитаном в офицерскую столовую, на завтрак, я получил от него замечание. Отдав честь встречному кренделю с кучей шпал в петлицах, он увидел, что я не снизошел. И строго указал мне, что не дело.
Я пояснил, что ни в Красной Армии, ни в НКВД не служу, присягу не принимал, так что нефик. Обсуждая этот вопрос, мы и пришли в столовую. Неожиданно уютную и небольшую.
Уселись за свободный стол, и принялись за гречневую кашу с маслом, и чай с булочкой. Поданные, официантом- бойцом в белой куртке. Вокруг было с десяток командиров — НКВДшников. Никому до нас не было дела.
После завтрака, капитан привел меня к кирпичному зданию, возле которого было запарковано с десяток авто. Я было решил что это штаб. Но, как выяснилось, это гарнизонный клуб. А медицинская служба, расположена в противоположном от входа в клуб торце здания.
Подведя меня ко входу, Чашников попрощался до завтра, и я заподозрил неладное.
Но медицинская комиссия, оказалась именно медицинской.
Для начала меня сфотографировали анфас/профиль/три четверти. Откатали отпечатки пальцев. И понеслась. Рост, вес, давление, объем грудной клетки, и прочее и прочее.
Медсанчасть гарнизона, где я оказался, сравнительно небольшая. Но, для этого времени, весьма неплохо оборудована. И даже есть допотопный рентген.
Я был не один. Вместе со мной слонялись по кабинетам еще пара молодых бойцов. Забавно, но ни я, ни они желания общаться не демонстрировали. Им, похоже, приказано не болтать. А я просто не знаю, о чем с ними стоило бы поговорить. Так и бродили, общим коридором, из кабинета в кабинет.
После фотографирования и антропометрии, со мной долго беседовала группа товарищей в форме. Все они были очевидно гражданскими, а военная форма для них — лишь дань правилам. А возглавлял эту компашку пожилой еврей с пейсами, и вовсе в костюме- тройке.