И, неожиданно преуспел. Потому что гигант отпустил меня и согнулся. И я, все еще будучи не в себе от боли, бросился к тропинке среди сосен.
Но там меня встретил инструктор по боевой подготовке товарищ Лапиньш. И, к полнейшему моему изумлению, его удар просто завяз в моей магической защите. А нефик, меня мгновенным ударом не взять!
Я было решил, что шанс всеж есть. Да не тут то было! Сзади набегали Чашников и громила, а Лапиньш разорвал дистанцию, судя по всему прикидывая, как меня паковать.
А потом, вокруг, раздалось три взрыва. Настоящих. Я совершенно зримо увидел вокруг себя сферу из осколков. Не навредивших ни мне, ни этим моим противникам. Тут Бертольд Язепович, небрежно, и не очень торопясь, поддел ногой мою ногу. А когда я упал, навалился сверху, и нажал мне куда то на шее. Сознание погасло…
Пришел в себя я быстро. Справа меня поддерживал под руку громила. Слева убийца Бертольд. Глянув вокруг, я понял, что был близок к успеху. От места моего расстрела я отбежал прилично, метров триста. Там толклись Чашников, ученые, незамеченная мной кинокамера с оператором и обслугой, товарищ Дыбенко, и еще какие — то военные.
— Зря ты бегал — сказал мне громила. — куда здесь убежишь?
— Не слушайте его — сказал товарищ Лапиньш — все правильно, нужно пытаться до последнего.
И мы пошли. Точнее, меня повели обратно. Но мы прошли всего метров пять. Как под ногами рвануло.
Может быть, я уже пришел в себя. А может и наоборот, оттого что я пребывал в некоем ступоре. Но я, во- первых — не испугался. Точнее, вообще никак не среагировал. Во- вторых увидел, что взорвалось рядом с моими ногами что то серьезное, с килограмм взрывчатки. И что ни взрывная волна, ни звуковой удар меня совершенно не коснулись, несмотря на то, что я был в эпицентре. Как и моих спутников -сопровождающих. Когда я сказал:
— Да вы здесь все е@нутые!
На это Лапиньш покачал головой, и тихо проронил:
— Проверка должна быть всеобъемлющей.
— А что ты хотел? — добавил громила — к нам на работу так просто не берут.
Мои размышления о том, что молчаливые до этого военные, вдруг со мной заговорили, прервал товарищ Дыбенко, к которому мы подошли. Рядом с ним стоял давешний старик- еврей, внимательно и оценивающе меня разглядывающий.
— Поздравляю вас, товарищ Смайли! — сообщил Дыбенко — вы прошли обследование на право работы. Решение о вашем трудоустройстве будет принято в ближайшее время.
— Я внесебя от радости, Павел Ефимович — буркнул я.- и лучше называйте меня Роман Олегович.
Пожилой еврей усмехнулся, развернулся и пошел с полигона.
А Дыбенко добавил что до завтра я могу отдыхать, завтра собеседование. И принялся командовать сворачиваться, пошевеливаться и прочее. Ко мне подошел Чашников, и с минуту молчал, а потом сказал:
— Ничего личного. Просто приказ.
— Тоже ничего личного — ответил я — просто рефлекс.
Он протянул руку:
— Меня Виктор зовут.
— Я уже говорил, называй меня Боб.
Потом ко мне подошел невысокий парень-рядовой, и тихо попросил для осмотра мою левую руку. Она выглядела ужасно, и я снова начал втягивать воздух сквозь зубы от боли. Боец, легким поглаживанием, успокоил боль. А потом куда то исчезло и покраснение, и начавшаяся было опухоль. А потом я понял что левая кисть у меня в порядке. В чем я убедился сжав-разжав несколько раз кулак.
С тем я, снова в одиночку, пошел к казарме. Размышляя о том, что после обеда засяду в библиотеке и выясню наконец, куда же меня занесло, и что мне стоит ожидать.
Вернувшись в казарму, я некоторое время чистил форму и сапоги- мне выдали яловые. Мелькнула мысль, что это, похоже, зашквар здесь. Все вокруг были в хромовых. Потом решил прилечь, и подремать. Потому что утро выдалось, уж больно захватывающее. И задрых столь глубоко, что когда меня растолкал Чашников, за окном было темно.
— Вставай, Боб. С тобой хотят поговорить.
Я сел на кровати:
— Решил меня попробовать сжечь? Раз застрелить не выходит…
— Нет. И так ясно, что не сгоришь. Пойдем быстрее.
Но я сходил умылся. Оделся, и лишь потом мы пошли к столовой. Капитан в помещение входить не стал. Только кивнул какому то шкафу у входа.
В столовой было пусто, лишь за столом у стены сидел и уплетал щи какой-то мужик. Когда я вошел, он поднял голову, вытер салфеткой рот, и сказал:
— Здравствуйте, мистер Смайли. Проходите. Присаживайтесь. Выпьете со мной?
— Почту за честь, Лаврентий Павлович,- ответил я подходя к столику.
Глава 8
— Вы меня знаете? — слегка удивился Берия.
— Кто же не знает жестокого сатрапа и душителя свобод? — уселся я за столик, напротив наркома.
— Так выпьете? — усмехнулся он — что там вам сказали врачи? Никакого алкоголя после таблеток? Или наоборот?
— Удачный повод выяснить, Лаврентий Павлович. Правда, газеты писали, что вы предпочитаете грузинскую кухню.
— Кто же мне в армейской столовой накроет приличный стол? А я, с утра ничего не ел. Составите компанию?
Я вспомнил, что тоже лишь завтракал.
— Не откажусь. Так что, наливайте.
Берия кивнул мне за спину, где, как выяснилось, неслышно стоял боец — официант, и налил себе и мне, водки из графина, стоящего в кастрюльке со льдом:
— Ваше здоровье.
— Со знакомством,- ответил я и опрокинул в себя грамм пятьдесят.
Передо мной появилась тарелка с горячими щами, в которых плавала сметана и лежала ложка. И мы, молча, принялись хлебать. При этом, я старался не частить, и не чавкать.
— У вас странная амнезия, Смайли — сообщил мне нарком, когда унесли тарелки — не знаете элементарных вещей. При этом мгновенно меня узнали, но не испугались.
— Мне нечего вам сказать, Лаврентий Павлович. Что-то, последовательно и связанно, я могу вспомнить лишь с момента, когда меня привела в чувство охрана Калинина. Остальное, ну вот как с вами, просто всплывает из памяти.
— Занятно. Только привычки не обманешь. Вы тарелку щей умяли, а ни кусочка хлеба — он кивнул на хлебницу — не взяли. Местный, за хлебом в первую очередь бы потянулся.
— Может быть, просветите, кто же я есть? А то мне банально непонятно, как я сюда попал, и что я здесь делаю.
— Но комиссию-то, вы без звука прошли. Ни возмущаться не стали, ни отказываться.
— Как я понял, мной подписан контракт, товарищ Берия — холодно пояснил я — а договора должны исполняться.
Не объяснять же ему, что этот контракт — единственный якорь, что позволяет мне хоть как то встроиться в местную жизнь. Судя по всему, предполагается работа в системе НКВД, но, уж что есть. Не станет же нарком с простым исполнителем смертных приговоров встречаться.
— Как ни крути, мистер Смайли, даже в этом вы американец. Наш таких заумных вещей говорить не станет.
— Так как? Тоже не хотите меня просветить? И, если не трудно, называйте меня Боб, или Роман, и на ты. Наш статус настолько разный, что это будет правильно.
Берия усмехнулся, и снова наполнил рюмки.
— Отчего же не просветить? Давай еще по одной, Боб.
Перед нами снова появились тарелки. Рубленый бифштекс с пюрешкой. Мы снова опрокинули.
Пока я двигал тарелку поближе, нарком наклонился и достал из своего портфеля несколько папок. Перебрав их, одну протянул мне:
— Вот, можешь ознакомиться.
Я думаю, несуществующее еще ЦРУ отдало бы все, за то, что бы просто подержать такую папку в руках.
На обложке, в разных местах, значилось — Совершенно Секретно. Особый Сектор. Спецдопуск особым списком. № 00327/5. Роберт Роуэн Смайли.
Вот это –дробь пять, подсказало, что остальные папки у Берии в портфеле, тоже за номером триста двадцать семь.
Но внутри не было ничего особенного. Газетные вырезки, подшитые по мере поступления. Из американских, в основном Бостонских газет. Благодаря им, можно было узнать весьма поучительную и очень печальную историю.
В 1934 году, выпускник Гарварда, Роберт Смайли, основал в Бостоне транспортную компанию. С десяток грузовиков начали обслуживать перевозки грузов из порта. Дело продвигалось успешно, и через пару лет автопарк включал уже пятьсот грузовиков. Обороты компании достигали нескольких миллионов в квартал, и пошли разговоры о расширении и создании филиальной сети в нескольких городах штатов.