Направляясь на Красную Площадь, вслед за Калининым, что с Бухариным и Пятаковым что-то продолжали обсуждать, я растерянно думал, что всегда одно и то же.
«Утилизация Маргинальности в России», открытым тестом объяснили события двадцать второго года с вершин власти. Самое смешное, что тупицы даже не поняли о чем речь. И продолжали гнать пургу про все как один, и вперед Россия.
А власти, во все времена, нужно как то нейтрализовать толпу мудаков, готовую жечь и крушить, потому что все остальное скучно, или недоступно на раз. То, что получаешь долгим и кропотливым трудом, в молодости всерьез почти никого не интересует. Достаточно вспомнить Плеве, с его легендарным «России нужна маленькая победоносная война…»
Здесь и сейчас, все и вовсе очевидно. Куча бездельников, если их не занять, начнут опять устраивать революцию. Как всегда у такого рода деятелей, у них ничего не выйдет. И в лучшем случае страна откатится назад, к военному коммунизму, и революционному террору.
Лучше пусть на Дальнем Востоке геройствуют, решили в руководстве страны. Здраво предположив, что повоевав, эти герои будут на многое смотреть по-другому…
Похороны товарищей Мехлиса и Чубаря, были организованы солидно. Оцепление Красной Площади держали бойцы НКВД, на самой площади собралось много народу с московских предприятий. На лафете привезли урны якобы с прахом. Товарищ Калинин толкнул речь. И вроде бы ничего такого не сказал, но публика была под впечатлением. Затем выступили другие ответственные товарищи. А потом, после троекратного салюта, урны вмуровали в стену, поместив на нейт таблички с именами датами.
Мне интересно было посмотреть, как это осуществлялось чисто технически.
Чашников, на неделю освобожденный медициной от руководства сменой личной охраны, плевался ядом и негодовал. Мы с ним шли вслед за Бухариным, но на подходе к трибунам, боец из оцепления нас тормознул и проверил документы. И Виктор Петрович, отойдя, проехался по умственным кондициям бойцов из оцепления. Продолжая бурчать, что рост в НКВД — признак тупости. Не прекращая при этом внимательно сканировать все вокруг на предмет угроз.
Я давно заметил, что на массовые мероприятия меня не особо привлекают. Вот и теперь меня сунули к легкотрудику Чашникову. Тот мрачно пояснил, что контролируем обстановку за спиной Калинина.
Витя сегодня одет по гражданке, и, похоже, отвык быть простым человеком из толпы. А мне, обстановка торжественного траура не позволяет хихикать над его страданиями.
Посматривая на Виктора, который встал поодаль, я осмотрелся. За спиной Калинина собрались сослуживцы павших. Из ЦК, газет, и еще непонятно откуда. Я разглядел Сталина, Орджоникидзе и еще каких то смутно знакомых персонажей. Красную Площадь перекрыли, что бы не мешать товарищам скорбеть на траурном митинге. Как я заметил, даже на крыше ГУМа охрана выставила людей.
Сам ГУМ, в этой реальности, кстати- работает. В отличие от моей реальности, где в начале тридцатых Сталин заявил что жить стало лучше и веселей, и закрыл ГУМ, чтоб не позориться. Потому что торговать было, по сути нечем. Потом было постановление о сносе ГУМа. Опять же по слухам, это постановление просабатировал товарищи Берия. На первой линии у него, как у зампреда совмина, в ГУМе был кабинет с приемной и аппаратом. На других линиях были магазин торговли конфискованным у врагов народа, магазин для дипкорпуса, и предтеча знаменитой сотой секции ГУМа, для высших чиновников. Только, сегодня из него закрыли выходы на площадь, и задрапировали плакатами окна.
Вполуха слушая Калинина, о том, что сплотимся как один, и прочие спите спокойно, верные друзья, мы продолжим дело, начатое Лениным, я не мог не думать о совещании,где только что поприсутствовал.
По некоторым обмолвкам Буденного я понял, что у Берии есть агентура в высшем руководстве Японии. Причем такого уровня, что позволяет планировать стратегические операции. И это не великий Зорге, это на порядок круче.
Так и продолжая быть «окуев сего числа», я проводил вождей с митинга, и был выпровожен к себе в закуток. Меня уже дожидалась солидная стопка входящих. Глубоко вздохнув извивам конспирации, начал вникать, и печатать сопроводиловки.
Среди бумаг мое внимание привлек документ из ЛЭТИ. В Политбюро его, однако, направили из ведомства Ворошилова. В нем доходчиво, и вполне доступно рассказывалось о совместной с Московским ВЭИ работе, по созданию эффективного комплекса радиолокации, способного обнаруживать и распознавать летящие объекты. Нарком Обороны ходатайствует о скорейшем производстве, в смысле изыскании мощностей, в смысле озадачить Совнарком, что ни чешется ни телится. Пусть и в ущерб другим работам в области радио, локаторы нужны еще вчера! Ибо вопрос сверхважный.
Ни секунды не сомневаясь, присвоил документам литер «Особо Срочно», который до этого ни разу не присваивал, и занялся другим малопонятными мне бумагами.
Михаил Иванович уехал в начале седьмого вместе с Пятаковым. Я с чистой совестью надел шляпу и пошел на выход. Куда и зачем отбыли вожди, мне было совершенно не интересно.
Выходя утром из дома, я с удивлением увидел, что дворник с энтузиазмом моет мою машину. На мое недоумение он пояснил, что вчера Александра Илларионовна попросила его приглядывать, и иногда мыть. Сунул ему целковый, и пошел пешком, ибо процесс только начался. Внутренне соглашаясь, что действительно, тачка грязновата. Так что обратно мне идти пешком.
Шагая к выходу из Кремля на Манежную, я нагнал товарища Ирку Розенгольц. Та мне обрадовалась. Несколько своеобразно впрочем:
— Привет,Боб! Бежишь к Воронцовой?
— Она в Ленинграде, на слете учителей.
— Ой, я и забыла. И ты теперь тоскуешь?
— Нет, надеюсь.
— На что⁈
— Мало ли. Наводнение там… или балка ей на голову с потолка рухнет.
— Отдохни, Боб. Я Сашку хорошо знаю. Если на нее рухнет балка, то опасность угрожает лишь этой балке. А наводнение подождет, пока она уедет.
— Ну, помечтать то можно?
— Все время ругаетесь?
— Да так,- я пожал плечами — я считаю что она сумасшедшая, она считает меня придурком…
— Я сразу поняла, что вы просто созданы друг для друга!
— И не поспоришь. У тебя, Ир, пролетарское чутье…
Вообще то, даже мелкий кремлевский персонал, предпочитает уезжать с работы с попутной оказий, или дежурной машиной. И с чего Ирка поперлась на Манежную, непонятно. Но на выходе в сквер все разъяснилось. Там стоял, неуклюжий в новом синем костюме, Иркин бойфренд Михаил. Просиял всем лицом, увидев Розенгольц, снял кепку, и рукавом вытер пот со лба. Разглядев меня и вовсе заулыбался. С момента эпичной драки в «Кафе Поэтов» мы еще не виделись.
Прижав к себе на мгновение прильнувшую к нему Ирку, он протянул мне руку и сказал:
— Привет, Боб. Тоже с нами на балет идешь?
Ирка начала рассказывать, что ей девочки уступили билеты на «Жизель», и что билеты в Большой не достать, поэтому они сразу согласились. Но Мишаню интересовали более приземленные вещи:
— Вот есть в тебе это, буржуйское, Боб. Я, как не старайся, так как ты, выглядеть не смогу. Какой костюм не надень. Или может тоже шляпу носить?
Я замешкался с ответом. Ну не объяснять же ему, что в костюме нужно ходить постоянно, тогда это будет твоей естественной одеждой. И что я вряд ли буду выглядеть таким же крепким и резким как он апполоном, в полосатой тенниске и широченных мятых брюках.
— Да какая разница, шляпа или кепка — решил не углубляться я — у меня-то шляпа, для романтичности.
— Девицам нравится? — заинтересовался Мишка, покосившись на Иру.
— В какой то мере.- мы неторопясь шли Александровским садом — просто когда заливаешь девушкам всякие героические байки, всегда заканчиваешь одинаково- ' А потом я надел шляпу, и вышел под дождь…'. И все. Все верят.
Под такой незатейливый треп, мы прошли мимо гостиницы «Москва», дошли до «Метрополя», перешли Охотный Ряд, и вышли к фонтану у Большого. Розенгольц начала втирать, что нужно поспрашивать лишний билетик, но я отказался. У них-то места в ложе бенуара. А мне тесниться на четвертом ярусе было неохота. С другой стороны и возвращаться домой, когда там нет Сашки, тоже было как то уныло.