За Каушенское дело ротмистр Врангель был награжден Георгиевским крестом и получил должность начальника штаба сводно-кавалерийской дивизии. В декабре 1914 г. его назначили флигель-адъютантом и произвели в чин полковника, а за отличие в дальнейших боях он получил Георгиевское оружие.
Здесь я привожу официальную версию, благо, иных версий Каушенского боя нет. Был ли Врангель таким храбрецом, действительно ли его подчиненные кавалеристы считали, что «барон заворожен, и его немецкая пуля не берет»? Не знаю, но на ум приходит первый бой Николая Ростова, за что он, кстати, был награжден Георгиевским крестом. Ейбогу, стоит перечитать этот эпизод «Войны и мира».
Ольга Михайловна Врангель отправилась за мужем в действующую армию. Она записалась в сестры милосердия Георгиевской Петроградской общины и работала в военном госпитале в городе Вильно. В годы войны работа в госпиталях была модной среди титулованных особ империи. На медицинском поприще они себя не слишком утруждали, по несколько раз в год отправлялись в длительный отпуск и т. п. Кроме всего прочего, Ольга Михайловна оказалась близко к месту службы мужа, и барон имел возможность часто посещать жену.
Как мы уже знаем, конец 1916 г. полковник Врангель встретил на Румынском фронте. О том, что происходит с бароном в бурное революционное время, нам расскажет сам Врангель. Для этого есть две веские причины. Во-первых, барон был мало кому известной личностью и не участвовал активно в событиях 1917 г., так что иных свидетельств о его жизни у историков почти нет. Ну а во-вторых, нам крайне интересно формирование взглядов Врангеля в ходе «российской смуты». Хотя при этом мы должны все время помнить, что это не записки очевидца, а мемуары эмигранта, написанные через несколько лет после окончания Гражданской войны, и, соответственно, события рассматриваются с учетом позднейшего. Ну а от «остроумия на лестнице» не свободен почти ни один мемуарист.
«После кровопролитных боев лета и осени 1916 года, к зиме на большей части фронта операции затихли. Войска укрепляли с обеих сторон занятые ими рубежи, готовились к зимовке, налаживали тыл и пополняли убыль в людях, лошадях и материальной части за истекший боевой период…
Солдаты после 2х лет войны, в значительной массе, также были уже не те. Немногие оставшиеся в рядах старые солдаты, несмотря на все перенесенные тяготы и лишения, втянулись в условия боевой жизни; но остальная масса, те пополнения, которые беспрерывно вливались в войсковые части, несли с собой совсем иной дух. Состоя в значительной степени из запасных старших сроков, семейных, оторванных от своих хозяйств, успевших забыть пройденную ими когда-то школу, они неохотно шли на войну, мечтали о возвращении домой и жаждали мира. В последних боях сплошь и рядом наблюдались случаи “самострелов”, пальцевые ранения с целью отправки в тыл стали особенно часты. Наиболее слабые по составу были третьеочередные дивизии.
Подготовка пополнений в тылу, обучение их в запасных частях стояли в общем весьма низко. Причин этому было много: неправильная постановка дела, теснота и необорудованность казарм, рассчитанных на значительно меньшее количество запасных кадров, а главное, отсутствие достаточного количества опытных и крепких духом офицеров и унтер-офицеров инструкторов. Последние набирались или из инвалидов, или из зеленой молодежи, которой самой надо было учиться военному делу. Особенно резко все эти недочеты сказывались в пехоте, где потери и убыль кадровых элементов были особенно велики.
Со всем этим армия все еще представляла собой грозную силу, дух ее был все еще силен, и дисциплина держалась крепко. Мне неизвестны случаи каких-либо беспорядков или массовых выступлений в самой армии, и для того, чтобы они стали возможными, должно было быть уничтожено само понятие о власти и дан наглядный пример сверху возможности нарушить связывающую офицеров и солдат присягу.
Двухлетняя война не могла не расшатать нравственные устои армии. Нравы огрубели; чувство законности было в значительной мере утеряно. Постоянные реквизиции – неизбежное следствие каждой войны – поколебали понятие о собственности. Все это создавало благоприятную почву для разжигания в массах низменных страстей, но, повторяю, необходимо было, чтобы искра, зажегшая пожар, была бы брошена извне.
В этом отношении много старались те многочисленные элементы, которыми за последние месяцы войны обрастала армия, особенно в ближайшем тылу; “земгусары”, призывного возраста и отличного здоровья, но питающие непреодолимое отвращение к свисту пуль или разрыву снаряда, с благосклонного покровительства и помощью оппозиционной общественности, заполнили собой всякие комитеты, имевшие целью то устройство каких-то читален, то осушение окопов. Все эти господа, главным образом прапорщиков, писарей, фельдшеров и солдат технических войск из “интеллигенции”, облекались во всевозможные формы, украшали себя шпорами и кокардами и втихомолку обрабатывали низы армии…