- Нельзя спать. Я во сне не могу себя контролировать. Собирал бы ты поутру жмуриков по кубрику.
- Откуда ты такой? Из Чернобыля?
- Нет.
- Не знаешь?
- Знаю.
Два дня до прихода на базу, в Форт-Шевченко, Виктор прекрасно отдохнул в капитанской каюте, накачался рыбьей силой так, что чувствовал себя воздушным шариком на привязи, для разнообразия прихватывал несколько раз настоящей человечьей силы. А ребята опасливо сторонились его - что там кэп им наплел? И ночью, когда его вели по щербатому причалу к зарешеченному УАЗику, парни скорее старались не задеть его, чем охраняли.
Двухметровый забор с клочьями ржавой колючки по верху он перелетел классическим перекидным, кувыркнулся в пыли, вскочил и побежал. Вдоль низеньких, по колено, заборчиков из зубчатых колец от танковых фрикционов. Через перекрестки под мигающий желтый. Мимо брехливых ублюдочных дворняжек. Мимо беспризорных куч мусора, где ребристые коровы флегматично жевали полиэтиленовые кульки. Мимо пахнущих мочой гаражей цвета спекшейся крови. Через загаженные кошками песочницы в продуваемых всеми степными ветрами дворах. Мимо всесоюзно-силикатных пятиэтажек. Очередная свалка плавно перешла в измятый гусеницами пустырь, раскрывшийся простором пустоты до самого горизонта, до тонущего за краем неба Волопаса.
Странно, подумал Виктор, бежал ногами, а устали руки! Оторвался? Да уж, точно! Теперь куда? В чужом городе, без денег и документов? Была б железная дорога - влез бы на крышу, как в лихом вестерне. В порт пробираться нет смысла, только оттуда сбежал. Остается шоссе. Не пешком, конечно. Догнать грузовик, запрыгнуть в кузов. Хорошо бы КАМАЗ тентованный попался, только не армейский.
Его выковыряли из самосвала с керамзитом (куда это он по ночи?) километрах в двадцати от города. Он отнесся философски - кто он для ментов? - гопствующий интеллигент. Скажет, от археологов по причине запоя отбился, по степям такой публики хватает. Ну сунут на пятнашку. Ну и на два месяца - не страшно, надоест - сбежит. Повезет - перевезут куда.
В ментовке все пошло не так. Его били долго и со вкусом, больно, без лишних синяков и внутренних повреждений. Виктору скоро удалось отключить боль. Раньше он таких фокусов не умел делать, только раны заживлял быстро. Так что, ребята, спасибо за науку. Настораживало, что ни о чем его не спрашивали. Или просто садисты такие попались? Слабо верится.
Сунули Виктора в камеру к каким-то смутным во мраке типам. Один хмурый тип как раз спрыгнул с нар к параше, Виктор влез на его место и заснул - во сне регенерация идет быстрее. Когда его начали душить, прижав к лицу какое-то тряпье, он проснулся не сразу, не так уж ему много воздуха и надо. Заломили руки за спину. Нет, теперь все ясно, шуточки кончились. Виктор понял, что тюремщики имеют на его счет четкие инструкции. Что его пасли с самого начала. И уклониться от встречи с теми, кто заинтересовался им, не удастся. А раз так ... Драки не было. Виктор драться не умел. Не нужно ему это было никогда.
* * *
Витя Катраков драться не умел. Отец, даром что держал в шкафу китель с погонами подполковника, всегда противопоставлял силу ума тяжести кулаков. И в краткие часы посещения семьи все же успел воспитать у маленького Вити презрение к самоутверждению через грубую силу. Вот только своей мощи интеллекта (о каковой Виктор узнал много позже) он сыну в наследство не оставил. Оставил кое-что другое. На счастье ли? Виктор сомневался.
До середины шестого класса Витя был совершенно средним мальчиком, не блистая в школе, лениво переваливался с четверки на тройку, к постоянному огорчению матери. Не выделялся в дворовой табели о рангах. Их было трое друзей: Валерка - Грин (происхождение прозвища настолько запутанное, что Виктор его уже не помнил), Паша - Шкет (самый высокий в классе, к десятому вытянулся под метр девяносто) и он, Витька - Крот. В шестом их и еще нескольких шестиклашек взяла в оборот группка второсортных девятиклассников. По всем правилам армейской дедовщины, строго соблюдая - "разделяй и властвуй". У каждого образовался свой "хозяин", который его и только его шпынял, отвешивал подзатыльники, угощал "саечками" и "сливками", отбирал деньги, аккуратно оставляя пятак на бутерброд с кабачковой икрой. Заставлял приносить из дому конфеты, стоять на атасе у туалета, отбирал чистые тетрадки и обложки для учебников. Пацаны страдали каждый в одиночку - чужие "хозяева" были с ними приветливы и вроде бы даже как и защищали. Через месяц Валерка не выдержал и пожаловался классной. Его "хозяина" - Борьку Ускова - прочистили на комсомольском собрании. А через два дня Валерка нашел в раздевалке свою новую зеленую нейлоновую куртку разорванной и перепачканной в свежей краске. Куртку повесили спиной на острый гвоздь и потянули. Покупка куртки больно ударила по более чем скромному бюджету Валеркиной мамы. Валерка сразу пошел к комсомольскому секретарю. И нарвался. Оказалось, что Борьки Ускова и в школе то в тот день не было - он гонял мяч за городскую команду на областном турнире. И узнал Валерка, что ябед никто не любит, и что нечего по заборам лазить. И получил Валерка по первое число. Сначала от матери, потом от Борьки.
К зиме "хозяева" начали потихоньку терять интерес к шестиклассникам, школу охватывало очередное повальное увлечение - прыгучие шарики из резинового клея. Только Санчо - Витькин "хозяин" - не упускал случая задеть подопечного. Однажды Витька принес в школу отцовскую шариковую ручку - тяжелый цилиндр из маслянисто блестящего металла в муаровых кольцах, с гравировкой: "Найдет ищущий, дойдет идущий!" А рассеянный Санчо как раз забыл ручку. Выхватил у Витьки и в ответ на жалобный протест больно треснул массивной ручкой по лбу. Развернулся и медленно пошел, важно покачиваясь. У Витьки внутри закипело, глаза прошибли слезы: "Стой! Отдай!" - прошептал он. Но Санчо расслышал в гаме коридора второго этажа, вернулся. "- Кто тут квакает?" Витька хотел его убить, вырвать сердце и выжать как мокрую тряпку у доски. Витька неловко ткнул возвышавшегося над ним на голову Санчо в живот. Витьку ожгло, как медузу хватил. А Санчо пошатнулся, захрипел, попытался расстегнуть тесный ворот рубашки, ноги его подломились. Санчо лежал на полу, неестественно вывернув голову на одну сторону, а ноги - на другую. Витька гордо стоял над ним, его переполняла хмельная сила.