Конечно, были не только бедные студенты. Были и богатые, их называли "белоподкладочниками". Чтобы уменьшить приток разночинцев в университеты, было введено обязательное ношение формы - довольно дорогой, со шпагой на боку. Бедные студенты заказывали себе форму на неизносимой черной саржевой подкладке, чтобы хватило на пять лет. А богатые - на белой шелковой. Им-то, "белоподкладочникам", не надо было бегать по урокам и библиотекам. Нужные книги и журналы они покупали на деньги родителей, ездили на родительских лошадях, и времени свободного для развлечений у них, понятно, было куда больше.
Ладно, хватит о старых временах. Просто к слову пришлось: святой Харлампий подвигнул к сему отступлению.
При своей близорукости Вера Федоровна очков не носила - полагала, что они ей не идут. Однако все, что ей было нужно, она видела превосходно.
Вот и сегодня: предприняв большой директорский обход института, внезапно появляясь в отделах и лабораториях, Вера Федоровна зорко подмечала недостатки, подлежащие устранению.
В холле второго этажа она увидела совершенно возмутительный недостаток: у круглого низенького столика, развалившись в креслах и дымя сигаретами, сидели младший научный сотрудник Горбачевский и незнакомый юноша в пестром галстуке и многопуговичном пиджаке, какие теперь закройщики модных ателье называют "фасон свиноматка". Перед ними лежали на столике два-три развернутых ватмана, покрытых, как принято писать в производственных романах, сетью затейливо переплетенных линий, а проще говоря - чертежами двухступенчатого редуктора с косозубыми цилиндрическими колесами.
Палец Горбачевского блуждал по чертежам, а многопуговичный юнец со скучающим видом смотрел сквозь заграничные теневые очки сложной конструкции.
- Деталь девятая, - произнес Горбачевский, - маслоуказатель...
Тут он увидел Веру Федоровну и запнулся. У него напряглись было мышцы, управляющие подъемом туловища, но в следующий миг Валерий понял, что все равно попался и теперь вежливым приветствием делу не поможешь. Он остался сидеть в кресле, только ноги подтянул, а директриса, холодно глянув, прошествовала через холл в коридор.
В приемной Вера Федоровна справилась у Нины Арефьевой, вернулась ли из отпуска Селезнева, и, получив ответ, что да, как раз сегодня вышла на работу, распорядилась вызвать ее.
С улыбкой вошла Нонна в кабинет директрисы. Вера Федоровна, прищурившись, окинула взглядом ее стройную фигуру в брючном костюме из кримплена сиреневого тона, с неизменным аляповатым скарабеем, приколотым к отвороту жакета. Сухо ответив на Ноннино приветствие, приступила к разносу:
- Ваши подчиненные, моя милая, распустились. Не далее как десять минут назад ваш хваленый Горбачевский - заметьте, в рабочее время принимал посетителя по личному делу. Одного этого достаточно для наложения взыскания, не так ли?
Нонна открыла было рот, чтобы ответить в том смысле, что она только что вернулась из отпуска, но Вера Федоровна не дала ей вымолвить ни слова.
- Но еще хуже то, чем занимается Горбачевский, - продолжала она обличительную речь. - Нетрудно понять, что он сдавал бездельнику-студенту работу, выполненную за деньги, - листы по начерталке или курсу деталей машин. С легкой руки вашего Горбачевского этот белоподкладочник современного типа с юных лет привыкает жить за чужой счет. И я вас спрашиваю: какой инженер из него получится, к чертовой бабушке?
- Мне нет никакого дела до этого студента, а что касается Горбачевского...
- Ах, вам нет дела? - Голос Веры Федоровны достиг басовых нот. - Вам наплевать, что появится еще один неуч и бездельник с инженерным дипломом, который будет в меру своих сил портачить на производстве, а потом сунется, чего доброго, в науку, и сердобольные тетеньки вроде вас напишут за него кандидатскую диссертацию...
Нонна рывком поднялась. Все кипело у нее внутри, но она постаралась сказать как можно спокойнее:
- Разрешите внести поправку в вопрос о сердобольных тетеньках. Да, я написала диссертацию за чужого дядю, но - не по своей воле. Против своих убеждений. Под сильным нажимом непосредственного начальства...
- Поправка принимается, - ворчливо сказала Вера Федоровна, закуривая сигарету. - Я не устояла против нажима своего начальства, вы не устояли против моего нажима, а в результате - сквернотища, халтура. Хорошо еще, что иногда прилетают пришельцы и сбивают таких вот соискателей с панталыку... Я все это к тому, Нонна, чтобы разозлить вас на халтуру. Не будем ждать пришельцев. Сколько раз увидим халтуру, столько раз и накинемся на нее - с шумом, с воплями, по-бабьи, - но только не дадим ей расцвесть. Нельзя плодить новых Пиреевых.
- Совершенно согласна.
- А раз согласны, то учините вашему Горбачевскому немилосердный разнос. Административных мер принимать не стану, но предупредите его, что в следующий раз не будет пощады... Чего вы стоите? Сядьте, разговор не окончен.
Нонна села, платочком вытерла лоб, поправила прическу. "Ничего себе, чудесно начинается новый рабочий год..."
- Я предупрежу Горбачевского, - сказала она, вскинув голову. - А вообще-то, Вера Федоровна, я подам вам докладную - насчет прибавки Горбачевскому и Марку Варламову.
- В прошлом году я прибавила Горбачевскому десятку. Кстати: он, кажется, соискатель? Тема утверждена, насколько помню? Ну, так чего же он тянет с диссертацией?
- Тянет, - пожала плечами Нонна.
- Ладно, тащите докладную, я подумаю. Теперь вот что, Нонна. Вы по-французски читаете?
- Нет. По-английски умею.
- Тогда вот вам перевод с французского. - Директриса пошарила среди бумаг на столе и протянула Нонне листок с машинописным текстом. - Читайте, да поживее.
Нонна быстро пробежала письмо глазами.
М а д а м!
С удовольствием пользуюсь поводом написать Вам письмо. Дело в том, что в этом сезоне Ваш покорный слуга намерен провести комплексное исследование Течения Западных Ветров в диапазоне от пролива Дрейка до берегов Австралии. Судя по некоторым высказываниям Вашего сотрудника мосье Ура, побывавшего этим летом у меня в Океанариуме, такое исследование может представить для Вас определенный интерес.
Был бы счастлив, мадам, провести работу совместно. Хотелось бы, в частности, испытать в океане методику, о которой в самом общем виде мне поведал мосье Ур при наших - увы, весьма немногочисленных - беседах в Санта-Монике.