- Вот оно как, - сказала Вера Федоровна. - Однако... серьезная пленочка...
- Серьезная, серьезная, - подтвердил Грушин.
- Ну что ж, поехали, Леонид Петрович. А вы, голубчики мои, продолжайте трудиться. Не знаю, как там с магнитной осью получится, а проект, что и говорить, ин-те-рес-ный... Чтоб вы мне довели его до конца!
Только ушли Вера Федоровна с Грушиным, как опять раздался звонок. Нонна открыла дверь и впустила Валерия - мокрого, с непокрытой головой.
- Только что машина отъехала с директорским номером, - осипшим голосом сказал Валерий, сдирая с себя плащ. - Здесь, что ли, была?
- Да. С Грушиным приехала, расспрашивала о проекте. Спорили... Где ты пропадаешь?
Не отвечая, Валерий скинул туфли и в носках пошел в комнату. Рустам поднял на него проницательный взгляд.
- Держи. - Валерий сунул Уру в руки зеленую папку. - Здесь бумаги с машины и прочее... и прочее... и прочее...
Он ходил по комнате, словно не мог остановиться, и бормотал, и глаза у него были какие-то шалые, навыкате.
- Кофе будешь пить? - спросила Нонна.
- Буду! - гаркнул он и, широко отставив локти, направился в кухню. И уже оттуда донесся его незнакомо-хриплый голос: - Я теперь свободен от любви и от плакатов!
- Ты у Аньки был? - Рустам бросил последний взгляд на незакончившийся хоккей и помчался в кухню.
- Плакаты - это, надо полагать, листы по начерталке для студентов, сказала Нонна. - Что еще у него стряслось?
Ур не ответил - он уже листал бумаги в папке. Вздохнув, Нонна пошла согревать кофе для Валерия.
Г л а в а п я т а я
МАДЕМУАЗЕЛЬ СЕЛЕЗНЁФФ
Счастлив, кому знакомо
Щемящее чувство дороги.
Ветер рвет горизонты
И раздувает рассвет.
Из песни
Ранним утром 20 декабря рейсовый самолет международной линии Москва Никозия, разбежавшись, оторвался от шереметьевской бетонки и, как полагается, начал набирать высоту. Еще было далеко до рассвета. Внизу простирались заснеженные поля и темные клинья лесов, и где-то с левого борта мерцала сквозь дымную мглу россыпь огней Москвы.
Перекатывая языком во рту взлетную конфетку, Ур смотрел в иллюминатор, пока клубящиеся торопливые облака не закрыли землю. Тогда он откинулся на высокую спинку кресла и скосил взгляд на Нонну. Она сидела рядом, глядя прямо перед собой, профиль ее был четок и безмятежен. По другую сторону от Нонны сидел Валерий. Он зевал, мучительно сморщившись. Не выспался, бедняга. Все они вот уже которую ночь не высыпаются: с утра до поздней ночи не отпускает их Москва.
Теперь-то отпустила. Теперь трудные, наполненные шумом и беготней, нескончаемые две московские недели остались позади.
Стюардесса, будто сошедшая с модной картинки, протянула подносик с лимонадом и минеральной водой. Ур выпил и того и другого, удовлетворенно крякнул и закрыл глаза.
Мысли текли лениво.
Странно все получается у него. Непоследовательно... Сам торопил Учителя, только об одном мечтал - поскорее покинуть Землю, - и сам же попросил отсрочить отлет... Не собирался принимать приглашение Русто - а все-таки принял и вот летит на далекий Мадагаскар. И не просто так летит, а с паспортом в красной обложке, и не сам по себе, а в составе группы, имеющей план сотрудничества из двадцати семи пунктов...
Странно, странно. Как будто ты не вполне принадлежишь самому себе. Только начни что-то делать, только начни - и ты уже не волен распоряжаться собственным временем... Зачем было, к примеру, участвовать в переселении Валерия с тетей Соней на новую квартиру? После бешеной гонки с проектом один только и выдался свободный день в начале декабря, один-единственный. Полежать бы на диване с книжкой, почитать бы всласть, - так нет, втиснулся в набитый до отказа троллейбус и поехал на улицу Тружеников Моря. А там уже были все в сборе - и Рустам, и Марк с Аркашей, и еще несколько знакомых парней из института. С тяжким топотом тащили вниз и грузили в машину мебель, коробки с книгами, немыслимые какие-то сундуки, и Рустам умело распоряжался погрузкой, и тетя Соня бегала вверх-вниз по лестнице, умоляя осторожнее нести посуду. Весь двор провожал отъезжающих. Из распахнутых дверей квартиры Барсуковых орал неутомимый магнитофон. Старушки на скамеечке в углу двора делали ручкой прощальный привет. Подслеповато и грустно смотрел из своего окна фармацевт-пенсионер Фарбер, великий знаток древних цивилизаций.
Потом затаскивали вещи на третий этаж нового дома. Тетя Соня затеяла угощение. Засиделись, расходились уже под вечер, и Валерий кричал с лестничной площадки им вслед: "Спасибо, орлы! Приходите еще таскать, как говорят в Древнем Шумере!"
Спустя несколько дней окончательно решился вопрос о составе группы, командируемой для совместной работы с океанографической экспедицией доктора Русто, и вся группа - Нонна, Валерий и он, Ур, - вылетела в Москву.
Ах, Москва! Человеческий водоворот на обледенелых тротуарах, теплые вихри из стеклянных дверей метро, строгие лица гостиничных служительниц. Все куда-то бегут, спешат, - невольно и ты ускоряешь шаг. Попробуй остановиться, чтобы тронуть ладонью невиданно красивое белое вещество, называемое коротко и как-то очень подходяще - снег, - тебя толкнут, обругают, а то еще и с ног, чего доброго, собьют. Нельзя выпадать из ритма. И ты мчишься, мчишься...