- Может, он за ним и пошёл, вот и задерживается. Да ещё и снега насыпало, и всё идёт, и идёт…
- Да, по городу сегодня не побегаешь: пока дорогу укатают и протопчут тропинки - намучаешься.
Хлопнула входная дверь, и завозились в сенях. Слышалось шуршание веника, топот ног и два голоса, но чьи - было не определить.
Некоторое время спустя в мастерскую вошли двое: Сетиф и незнакомец.
- Вот о ком я говорил, мастер. Это Вустер, мой земляк, друг детства и сосед уже целых три дня.
Вустер был высок и широк в плечах, и в мастерской сразу стало тесно. Левая сторона лица его была изуродована огромным рубцом давно зажившей раны: шрамом назвать этот рубец язык не поворачивался. У Вустера была начисто срезана левая половина лица, и тоненькая кожица прикрывала голую кость. Как не пострадал глаз, было непонятно. Удача, везение, военное счастье?
И этот глаз смотрел на Фумбана, озорной и весёлый. И точно такой же глаз смотрел со здоровой правой половины лица.
- Что, не нравлюсь? Так у меня ещё и руки нет, - Вустер показал пустой левый рукав, повернувшись боком. Казалось, что он хвалится своим увечьем, или, во всяком случае, не огорчен.
- Что я - девица, чтобы нравиться мне или нет? - Фумбан недовольно скривился, - Ты хоть грамотный, Вустер? Среди солдат одни недоучки только и встречаются. Я не имею в виду, умеешь ты писать или нет. Мне интересно знать, сколько ошибок ты делаешь при письме. Если не знаешь правописания, я не смогу тебя взять - ты будешь постоянно ошибаться, переписывая книги.
- В офицерской школе мне не делали замечаний за правописание, да и потом, на службе, ни в один мой приказ никто не вносил исправлений.
Тахат словно встрепенулся:
- Вы не капитан Вустер?
- Он самый, малыш.
- Так вы же погибли в Акульей бухте?!
- Как капитан, разве что. Был уволен из армии по тяжёлому ранению и получаю пенсию от казны.
- Зачем же вам тогда работа? - Фумбан не осмелился больше "тыкать", - Я знаю, какая пенсия у капитана, да ещё инвалида, да ещё и героя…
- Мастер, я устал от безделья. Если вы меня возьмёте, это будет моё первое дело с момента отставки. Я и приехал-то в столицу в надежде подыскать себе занятие. С одной рукой мало, где можно пригодиться: торговцем, менялой да ещё вот, разве, здесь. Торговля меня совершенно не привлекает, быть менялой тоже неохота. А здесь хоть видны плоды твоего труда, да и чтение будет мне на пользу: разве можно переписывать, не читая?
- Покажите мне образцы вашего почерка, если есть, - Фумбан уткнулся в пачку листов, протянутую ему Вустером, - Что ж, неплохо. Совсем неплохо. И будут у меня работать три переписчика: один - пьяница, один - инвалид и один - дитя несмышленое. Труба моей мастерской, как есть, труба.
- Не огорчайтесь, мастер, рано ещё отчаиваться. Поработаем - увидим: труба или не труба.
- Я огорчён совсем другим: слишком много героев крутится вокруг моей мастерской. Тусон, забравший у меня лучшего на весь Раттанар переписчика, теперь вы. Старики говорили, что если приходят герои прошлого - быть беде в будущем. Вот так-то, молодые люди, быть большой беде.
Джаллон работал с утра: несмотря на сильный снегопад, число клиентов было не меньше, чем накануне. Золото и серебро непрерывным потоком стекали в его кассу. Шариф уже дважды ездил в казначейство за медными монетами, и надо было ехать снова.
- Босс, касса уже снова полна, и это - последний мешочек меди, - Шариф бросил Джаллону мешочек с медными монетами.
- Езжай в казначейство, Шариф.
- Я подожду, пока не придёт кто-нибудь из наших, и поеду. Зря вы всех разослали с поручениями, босс.
- Мне нужна информация, Шариф. Мы можем собраться все вместе, и нас никто не тронет. Но и пользы от нас не будет никакой. Езжай, Шариф, один меня не защитит - будет всего лишь на одну жертву больше. Езжай.
Шариф, взяв кошель с золотом и серебром, вышел.
Джаллон отпустил не более десяти клиентов, прежде чем очередь распалась: кто встал к окнам, наблюдая за улицей и опустив таблички "Закрыто" и "Размена нет", кто вышел наружу. Двое перекрыли Джаллону дорогу вглубь лавки.
- Спокойно, Джаллон.
- Разве я нервничаю? Я думал, что ты так и не решишься ко мне подойти, Барон. Пришлось выдумывать дела для своих людей, чтобы остаться одному. Если хочешь со мной говорить, отправь своих молодцев погулять. Им здесь нечего делать, разве что они все немые, глухие и неграмотные. Но на это не похоже.
- Я не калечу своих людей, Джаллон.
- Тогда тем более им здесь не место. Или тебе нужны свидетели?
- Ребята, выйдите. Все. Как ты меня узнал, Джаллон?
- Этого я тебе не скажу, Барон. Когда ты опять изменишь внешность - я снова тебя узнаю, если ты не будешь знать - как! Так что тебе от меня нужно? Я не могу долго держать лавку закрытой - ко мне должны ходить люди.
- Ответь мне на вопросы Виня.
- Нет, Барон. Ответы на эти вопросы вредны для меня и моего дела. Ты же не скажешь мне, куда пропадают люди в Бахардене и Кумыре?
- Нет, конечно, не скажу.
- Там пропали и мои ребята, так что я всё равно это выясню. Зря вы тронули моих людей - я дорожу каждым человеком, и они меня за это уважают. Я не желаю видеть разочарование в своих людях. Разочарованные - предают.
- Ты не меняешься, Джаллон: всё такой же отец солдатам. Кто работает на тебя? Это я - чтобы случайно опять не задеть твоих людей.
- Тебе список в трёх экземплярах писать, или обойдёшься?
- Мне очень не хочется ссориться с тобой, Джаллон. Я думал, что ты просто меняла, а ты… Ошибся я, Джаллон, и эта ошибка может стоить жизни одному из нас, и ещё много жизней. Нам лучше договориться, чтобы не мешать друг другу. А ещё лучше работать вместе.
- Что мне может дать работа с тобой?
- Власть, очень большую власть.
- Ерунду ты говоришь, Барон. Очень большой властью никто делиться не станет - тогда она не будет очень большой. Большая власть - это власть одного, и около него не выживает ни один сильный, потому что сильный - всегда угроза власти. Если ты связался с компанией претендентов на трон, то я тебе не завидую: они перегрызутся и не победят, или победят и перегрызутся. В любом случае первыми погибнут помощники, вроде тебя. Ты и мне предлагаешь ту же участь?
- А если я не помощник?
- Ты - помощник, иначе бы ты ко мне не пришёл. Ты помощник, желающий стать первым, потому что это единственный способ сохранить свою жизнь среди пауков в банке. Но ты не добьёшься этого, ты не знаешь, с чем имеешь дело и забыл, что пауки сами ничего не решают. Решает тот, кто их в банку посадил. Я не стану тебе помогать, потому что ты уже обречён. Ты ошибся, когда связался с ними. И ошибся, что пришёл ко мне.
- Ты рискуешь, Джаллон, Ты - один, и легко можешь умереть. Мне достаточно слово сказать своим ребятам…
- Скажи, Барон, и ты увидишь, насколько они твои. Тебе же приказали не трогать меня, а ты нарываешься. Тебе поручено выяснить мои связи и силу моего влияния в городе. И больше ничего. И если я об этом буду говорить с тобой - значит, я слаб, как и ты, и так же буду не нужен ни до, ни после победы. Тебе пора, Барон, время для доклада пропустишь.
- Эй, ребята!
- Зря кричишь - там нет никого. Они ушли, как только ты их выставил: тобой пожертвовали, чтобы проверить меня. Отпущу или поймаю, чтобы допросить. Но я знаю больше тебя - мне нечего спрашивать. Ты мне не нужен.
- А Бахарден и Кумыр?
- Ты и сам толком не знаешь, что там происходит. А я буду скоро знать точно. Я уже почти все знаю, не хватает уверенности, что это именно так. Сегодня к вечеру, самое позднее - завтра, я буду знать уже всё. Абсолютно всё. Во всяком случае, по Раттанару.
К вечеру метель разыгралась в полную силу. Ветер, казалось, дул сразу со всех сторон, не давая ни отвернуться, ни дышать, забивая лёгкие холодным воздухом, а рты - мокрым тяжёлым снегом. Глаза слезились и, залепленные снегом, не различали в непрерывном танце снежинок наезженной санной дороги.