- Теперь ты - Гонец, маг. Уходи конюшнями и через овраг - там ещё лунная тень, может, проскочишь. Наш же путь кончается здесь. Прощай, Бальсар.
Маг огляделся: никто не двинулся, чтобы ему помочь, никто не шевельнулся, чтобы идти с ним. Тогда он наклонился, стянул через левую руку с безголового, почему-то не убранного в общий ряд, тела Сурата его большую денежную сумку с пряжкой-медведем, открыл её и опустил туда Корону.
Забросив за спину дорожный мешок и посох - на перевязи, Бальсар взял в одну руку сумку с Короной, другой - поднял меч убитого солдата, и побежал к конюшням.
- Прощай, Гонец, - повторил ему вслед Паджеро, - Эй, солдаты, кто ещё жив, ко-о мне-е!
Спотыкаясь в темноте о туши отравленных лошадей, маг пробирался к задней, выходящей на овраг, стене. Кажется, здесь. Точно, здесь.
Бальсар обе руки положил на брёвна и слегка надавил. Между пальцами мелькали голубые искорки и исчезали, впиваясь в сосновую древесину. Дерево крошилось и опилками ссыпалось к ногам Бальсара.
"Жаль, не камень, было бы легче, - подумал он, - Камень я бы враз разметал".
Когда образовалась дыра, достаточная, чтобы пролезть, маг, подхватив сумку и меч, соскользнул в овраг.
Пола мантии сразу зацепилась за что-то. Раскидав снег, Бальсар обнаружил окаменевшую от мороза человеческую руку с аккуратно обстриженными ногтями.
"Вот они где, постояльцы. Присыпало утренним снежком - и не видно. Знать бы раньше…"
Проваливаясь в снег, местами по пояс, он побежал по оврагу вглубь леса, стараясь не выходить из лунной тени. За его спиной, на постоялом дворе, снова зазвенело железо: лысые возобновили атаку.
"Я не попрощался с ними! Оставил умирать - и не попрощался! Что это - моё равнодушие или целеустремлённость избранного в Гонцы? Думаю, вроде бы, самостоятельно. И бегу самостоятельно. Или убегаю? Но Корону надо спасать - она последняя. Прощайте, друзья! Извините, что не остался, и что не простился…"
Лысые возобновили атаку.
Так же молча и неистово волна лысых накатила с трёх сторон - они лезли и через баррикаду, и через частокол.
В этот раз за ними шли лучники - стрелы летали по постоялому двору, находя раттанарцев и жаля их до смерти.
Упал Тандер со стрелой в глазу. Упал Тараз, получивший по стреле и в грудь, и в спину.
Хмельной в упоении боем, Яктук крикнул Паджеро:
- Я могу не хуже тебя! - и, услышав в ответ:
- Ты отличный солдат, барон, - упал на снег, ещё счастливый, но уже мёртвый - стрела клюнула его в висок, открытый свалившимся шлемом.
Из трактира вышел Демад с охотничьим луком в руках и легко, не целясь, бил без промаха по вражеским лучникам на частоколе, без труда отыскивая их своими выпуклыми глазами.
Лонтир, запыхавшийся и всё ещё дрожащий от нервного напряжения, подносил ему стрелы, выдёргивая их из тел мёртвых раттанарцев. Ничего, они свои, не обидятся,
Вместе их накрыла волна лысых, вместе они и остались лежать - барон и мужик - обнявшись, как родные братья - когда волна эта схлынула, разбившись о каменную твёрдость дворцовых стражей, собравшихся вокруг мёртвого короля.
Больше враги не атаковали - забросали стрелами, от которых не было ни защиты, ни спасения.
Паджеро упал последним, накрыв собою Фирсоффа, словно и после смерти оберегал мёртвого короля, хотя и не уберёг его - живого.
Побоище кончилось, и теперь всё казалось нереальным в холодном свете луны: и мёртвые тела, и залитый кровью снег, и странное войско лысых, строившееся и уходившее с постоялого двора, равнодушное к добыче и своим павшим товарищам.
Лучники, негромко переговариваясь, что-то всё искали среди мёртвых тел. В трактире они кинулись, было, добивать раненых, но дорогу им преградил Баямо.
Лучник с сержантскими нашивками стукнул мага рукоятью меча, до крови рассадив ему кожу на лбу. Остальные, заметив это, тут же выскочили в страхе во двор: тому, кто навредит лекарю, дорога одна - неминуемая смерть.
Наконец, кто-то обнаружил дыру в задней стене конюшни и следы Бальсара, ведущие в лес. Плюясь и ругаясь, лучники спустились в овраг.
В погоню.
Над дворцовым комплексом раттанарских королей разносился дикий вой:
- А-а-а…
Он держался на одной ноте, ровный, без вариаций и изменений тона.
- А-а-а…
Этот вой разрывал сердца и уши.
- А-а-а…
Вой заполнял пустые коридоры дворца и, усиленный эхом, вырывался на улицу:
- А-а-а…
Начинался вой в библиотеке:
- А-а-а…
Выла худая морщинистая женщина:
- А-а-а…
Выла, изливая в этот несправедливый мир свою боль:
- А-а-а…
Выла, потому что кроме боли в ней ничего не осталось:
- А-а-а…
Выла, потому что этому:
- А-а-а… - было тесно в пустой оболочке женщины.
- А-а-а… - неслось над дворцом.
- А-а-а… - неслось над Раттанаром.
Казалось, надо всем Соргоном неслось:
- А-а-а…
И вдруг - смолкло.
Упала тишина.
Королева Магда потеряла сознание.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
(день девятый)
Бальсар бежал, проваливаясь в глубокий снег, и потому высоко задирались его длинные худые ноги в стоптанных сапогах, и в разрезах мантии, шитой для верховой езды, мелькали ярко-жёлтого цвета, хорошо видные даже ночью, штаны последней раттанарской моды.
Шансов убежать почти не было - не в его возрасте носиться по заснеженному лесу наперегонки с молодыми лучниками, да ещё груженным, как вьючный мул: за спиной - дорожный мешок мага и посох, который цепляется за всё, что может, через плечо - сумка с Короной, и меч - в правой руке.
Эх, если бы не Корона, он давно бы сдался - не было ни сил, ни дыхания.
Эх, если бы не Корона…
…Бежать надо, бежать…
…Бежать… И бросить ничего нельзя…
Мешок и посох - он не расставался с ними лет шестьдесят, с тех пор, как окончил школу магов. Они давно стали неотъемлемой его частью, в них был весь смысл его жизни и работы. Лишиться их - большего позора он и представить себе не мог.
…Шаг сюда, шаг туда, ещё шаг, ещё…
Бросить меч - а чем драться, когда догонят? А, ведь, догонят-таки.
Эх, если бы не Корона…
Хоть он и не воин, но отдать Корону без боя он не сможет, да и Корона не позволит. Он сейчас - Гонец! Его долг - сохранить Корону и доставить её новому королю. И пока этого не случится, он не принадлежит себе. Таково свойство Корон Алана.
Эх, если бы не Корона…
…Бежать, бежать, бежать…
Хорошо, что ночь.
Хорошо, что лес.
Ночью в лесу не так-то легко попасть в него из лука.
Но…
Слишком светлая ночь…
Слишком яркая луна…
Время от времени, где-то далеко за спиной, щёлкает тетива лука, и спина Бальсара болезненно ёжится от страха, не защищенная ни панцирем, ни кольчугой.
Что же это творится в Соргоне? Что происходит?
…Бежать… бежать… бежать, старик, бежать…
Лес внезапно раздался, открыв поляну, костёр и встревоженного гнома с боевой секирой в руках.
- …беги… убьют…, - просипел Бальсар, проносясь мимо.
Сзади снова щёлкнула тетива, и стрела, чиркнув по левому (подумалось, хорошо, что по левому) предплечью мага, воткнулась в сосну на другом краю поляны. Вторая стрела стукнула гнома в грудь и, звякнув кольчугой, упала в костёр.
Гном больше не раздумывал: подхватив свой ранец, кинулся за магом.
Едва он скрылся за деревьями, на поляну высыпали преследователи - человек десять запыхавшихся солдат.
- Ну и бегает дед, - простонал один из них, - никак не догнать.
- Хочешь жить - догонишь! - выдавил солдат с сержантскими нашивками, тот, что бил Баямо, - Вперёд, ребята, вперёд!
Верховная жрица Апсала решила ехать во дворец. Едва пропал с раттанарских монет портрет Фирсоффа, она засуетилась, засобиралась.
С площади перед Храмом позвали старшего патруля из роты Матушки: капитан Ланс сдержал обещание и выслал патруль к Храму - и провели его в покои Верховной жрицы.
- Я не очень хорошо разбираюсь в ваших нашивках. Вы, кажется, капрал?