Пока доехал, смотрю — как раз время к ужину. Отлично, люблю, когда всё вовремя.
Горошкиной в столовой не оказалось. Ладно, она и пунктуальность плохо совмещаются, так и быть, подожду. Пять минут жду, десять. Нет Горошкиной. Пятнаць минут. Не идёт. Я всё понимаю, но это уже перебор! Или убирается до сих пор? По моим подсчетам, должна была уже закончить…
Подозвал Ольгу Павловну, спрашиваю в лоб, где моя гостья прохлаждается, почему тут без неё ужин стынет?
При слове "гостья" экономка побледнела. Несильно. Но я заметил.
— Так она на кухне ужинает, — неуверенно проблеяла женщина.
— В смысле, на кухне? Как прислуга какая? Что ей тут не ужиналось-то?!
Экономка совсем уже без кровинки на лице сделалась.
— Но как же… но вы же сами распорядились… и она сказала…
Я понял, что я ни хрена не понял. Взял букет, отправился на кухню. Хотя настроение было не дарить его, а в шлёпательных целях использовать. Что ещё за взбрыки такие?!
Захожу на кухню. Горошкина в униформе сидит с краешку стола, как бедная родственница, ужин с тарелки поклевывает. Увидела меня, одарила убийственным взглядом и снова уткнулась в тарелку. Вот зараза!
Подошёл, плюхнул букет ей на колени. Обойдется без красивых слов, раз сидит тут такой цацей обиженной.
— На, это тебе.
Вилка в руках пигалицы противно скрипнула по тарелке.
— Спасибо, обойдусь, — процедила сквозь зубы эта пиявка. — Спать с вами я не стану, так что засуньте этот букет сами знаете куда.
Горошкина — и на "вы"? Вот это номер. И чем ей букет не угодил? А где ожидаемая благодарность за смягчение приговора для собаки? Спать она не будет, ишь ты…
Ладно, зайдём с другого конца.
— Почему не в столовой ужинаешь? — спрашиваю довольно миролюбиво, хотя в пальцах зудит желание придушить заразину.
Вилка втыкается в кусочек мяса с такой силой, что тарелка аж подпрыгивает.
— Считаю, что здесь будет правильнее, — отвечают мне сквозь зубы.
— Я хозяин в этом доме, я решаю, кому тут где правильнее! Встала и пошла в столовую!
— Пфф! Я уже половину съела, буду ещё с тарелками туда-сюда скакать.
Нет, я её всё-таки придушу! Развыпендривалась тут! Подошёл, выдернул пигалицу из-за стола и по-варварски потащил в столовую.
— Ольга Павловна! Будьте любезны, отнесите ужин Евгении куда полагается, она передумала и желает составить мне компанию.
— Ничего я не желаю! Поставь меня, придурок озабоченный! — завопила врединка, дёргая ногами в воздухе. Ну вот, уже опять на "ты", прогресс!
Пока Ольга Павловна переносила тарелки, Горошкина сидела, пыхтела и злилась.
— Как прошёл день? — я не любитель за едой разговоры разговаривать, но может хоть это поможет прояснить, с чего на меня так взьелись?
— Зашибись! — яд в голосе Горошкиной надо продавать в аптеке по рецепту, как змеиный. Язва. Окончательно перехотелось беседу вести. Вцепились в вилки до белых костяшек, жуем молча, только зубы скрипят, я с каждой минутой злюсь всё сильнее. И у Горошкиной, смотрю, внутренний чайничек уже закипает. Сидим друг напротив друга и ведём перестрелку взглядами. И нет, это не флирт, это бой на поражение. Жду хоть каких-то слов, но ни благодарностью, ни извинениями не пахнет. Стерва кудрявая!
Пигалица заканчивает первой. Встаёт, складывает тарелки, чтоб на кухню отнести. Тяжёлым шагом топает к двери, уже в проходе замирает, разворачивается ко мне, лицо свирепое-свирепое, того и гляди, кусаться полезет.
— Могу я идти? — цедит сквозь зубы, явно нехотя. Что думает, буду упрашивать остаться, или, ах, какой ужасный ужас, приставать начну? Пха, вот ещё. Я ей столько шансов давал мою благосклонность заслужить, не воспользовалась — сама себе злобный Буратино.
— Букет забери и проваливай, — киваю в сторону позабытых цветов. Зря покупал, раньше без них отлично обходился, не стоило и начинать. Пигалица рычит нечто неприличное, с грохотом ставит тарелки обратно, суёт букет под мышку, снова берёт тарелки и уходит.
Парадокс, но несмотря на всю злость в адрес Горошкиной, я всё ещё хочу её трахнуть. Поэтому тоже собираю тарелки, встаю из-за стола и иду за девчонкой следом. Провожу до кухни, потом до спальни, выскажу, какая она неблагодарная, и… не знаю, какое "и". Будем считать, что я просто пользуюсь возможностью лишний раз попялиться на симпатичную упругую попку. Сгружаем тарелки в посудомойка, выходим в коридор. Запоздало меня озаряет — а если Горошкина из-за Генри злится? Я же ей не сказал, что он в вольере, вдруг решила, что всё-таки выгнал псину? Тогда понятно, чего психует… Стоп, а куда это она свернула? К прислуге? Какого хрена?!!
Глава 32. Споры-разговоры
ЕВГЕНИЯ
— Горошкина, ты куда намылилась? Варламов преграждает мне путь, сердитый-сердитый. Не нравится, когда не всё по-твоему, да, тиран доморощенный?
— Пропусти, я спать хочу. Устала, день был трудный, — пихаю его в бок, чтобы посторонился, но куда там!
— Не беси меня, пигалица! Здесь крыло прислуги, твоя спальня в другом месте!
— Если к той комнате в комплекте идёт необходимость греть твою койку, я предпочитаю комнату прислуги!
— Не надо произносить это таким тоном, будто моя койка — худшее, что может случиться в твоей жизни.
— Пфф, а не надо ставить всё таким образом, будто это прям сбыча всех моих мечт! Прям вот всю сознательную жизнь лежала и представляла в мечтах своих девичьих, как всяких старперов ублажать буду за крышу над головой!
Варламов скрипит зубами. Я прикидываю, не отхлестать ли его его же букетом, отвоевывая проход, но цветы такие нежные и красивые, что жалко их трепать.
— Горошкина!!! Как можно всё так с ног на голову перевернуть?! Я хоть раз такие условия озвучивал? Марш к себе, пока я тебя не прибил!
— А ты только и умеешь, что угрожать, да?
— А ты только и умеешь, что спорить?
— Почему же, убираться, вон, как оказалось, тоже неплохо могу. Завтра, наверное, окна буду мыть, или что там у вас для прислуги по расписанию?
— Я тебя в прислуги не записывал, хватит ерничать.
— Ах, прошу прощения, я, видимо, как-то не так поняла, что меня в эту униформу упаковали и убираться отправили?
— То есть, мне надо было просто выгнать твоего пса-разрушителя, а не давать тебе шанс исправить его хулиганства?
— Генри? — в моей голове что-то щёлкает. Неужели весь тот бардак — его лап дело?
— Только не говори, что ты ещё одну собаку завела?
— Н-нет, не завела, — мне становится неловко. По-хорошему, мне бы не обижаться, а благодарить надо, что моего четырёхлапого супермена не выгнали. Но признаться в этом Льдине, чтобы лицезреть его самодовольный вид? Да ни за что!
Между тем пауза затягивается. Варламов морозит меня взглядом, я, из чувства противоречия, тоже подбородок вздернула, смотрю на старпера с вызовом. Я не виновата, что он мне ни черта не объяснил утром!
— Так, всё, мне это надоело, — рявкает старпер. — Пошла наверх, или сам затащу! Тебе не понравится, обещаю.
— Поняла-поняла, я лучше сама! — я попятились к лестнице. Никогда таким Льдину не видела, это уже не Льдина, а настоящий вулкан на грани извержения. Даже когда он бумаги искал или был на меня за Генри зол, и то таким разъяренным не был.
Так задом наперед и поднимаюсь, страшненько к Варламову спиной поворачиваться. Благо, хоть не споткнулась ни разу! А он за мной следом наступает, и смотрит, смотрит, со значением так. То ли планирует, как убить по-тихому, то ли представляет, как трахнуть по-быстрому. Когда он вдруг прижимает меня к стенке в коридоре, становится ясно — всё же второе. Но целовать не спешит, лапать не лапает, навис надо мной снежной глыбой и взглядом по лицу так и шарит. А я кроликом испуганным замерла, мне и страшно, и странно-волнительно, как утром на кухне. Нос приятно щекочет морозный парфюм, слышу, как учащается мужское дыхание и чувствую, как ускоряется моё сердцебиение от этих гляделок на грани приличия.