Бонни уже давно не считала это похищением, однако с формальной точки зрения так оно и было.
— Губернатор заставил его кое-что прочитать по телефону. Так вот, я нашел это. — Августин показал ей книгу: «Тропик Рака» Генри Миллера. — Вот послушай: «Когда-то я думал, что быть человеком — это высочайшая цель, которую может иметь мужчина, но теперь я вижу, что эта цель означает мое уничтожение. Сегодня я могу с гордостью сказать, что я не человек, что я не принадлежу людям и правительствам, не имею ничего общего с убеждениями и принципами. Я не имею ничего общего со скрипучей телегой человеческого рода — я принадлежу земле! Я говорю это, лежа на своей подушке, и чувствую, как на висках у меня прорастают рога».
Августин протянул книгу Бонни. Она увидела, что Сцинк подчеркнул красным этот абзац.
— Да, это явно о нем.
— Или обо мне. Когда-нибудь и я стану таким. — Небо начало окрашиваться в пурпурный цвет, над их головами на прохладном ветру парила стая грифов-индеек. В отдалении послышался короткий раскат грома. Августин спросил у Бонни, чем закончился ее разговор с Максом.
— Он возвращается домой один. А ты знаешь, мне показалось, что у меня начинают сдавать нервы. — Бонни достала обручальное кольцо.
Августин подумал, что она собирается либо надеть его на палец, либо выбросить в ручей.
— Не надо, — попросил он, имея в виду обе возможности.
— Я отошлю его Максу. Не знаю, что еще можно было бы с ним сделать. — Голос Бонни звучал тихо и печально. Она торопливо спрятала кольцо.
— Что ты собираешься делать? — спросил Августин.
— Побыть с тобой немного. Можно?
— Разумеется.
Ответ Августина обрадовал Бонни.
— А как насчет тебя, мистер «Живу одним днем»?
— Тебе будет приятно узнать, что у меня есть план.
— В это трудно поверить.
— Кроме шуток. Я намерен продать ферму дяди Феликса, вернее то, что от нее осталось. И свой дом тоже. А потом найду какое-нибудь место вроде этого и начну все заново. Где-нибудь подальше от людей. Как тебе это нравится?
— Не знаю. А там будет телевизор?
— Ни в коем случае.
— А гремучие змеи?
— Возможно.
— Господи, какое-нибудь место на краю света. — Бонни притворилась, будто она размышляет.
— Ты когда-нибудь слышала о Десяти тысячах островов?
— Кто-то их все пересчитал?
— Нет, дорогая. Для этого понадобилась бы вся жизнь.
— Так это и есть твой план?
Августину была знакома проблема выбора партнера. Сейчас Бонни решала, остаться или уйти.
— Там есть городок, который называется Чоколоски. Возможно, он тебе совсем не понравится.
— Чепуха. Оставайся тут. — Бонни поднялась.
— А ты куда?
— Схожу, в лагерь, принесу какие-нибудь стихи.
— Сядь, я еще не закончил, — попросил Августин, Бонни отвела его протянутую руку.
— Ты мне читал. Теперь я хочу почитать тебе. Быстро двигаясь по тропинке, Бонни думала, что возьмет стихи Уитмена. Где-то в ржавой «скорой помощи» она видела сборник «Песнь о себе», эти стихи Бонни любила еще со школы. Особенно хороша была строчка, ассоциировавшаяся со Сцинком: «Напрасно мастодонт пытается выползти из своих костей. Измельченных в порошок».
Подойдя к лагерю, Бонни увидела Сцинка, неподвижно лежавшего на земле. Над ним, утробно рыча и светясь дикой злобой, склонился Кусака. В одной руке Кусака держал обгоревший кусок палки, в котором Бонни узнала факел губернатора.
Бонни стояла не шевелясь, опустив руки и сжав кулаки. Злобный вид искаженного лица Кусаки еще более усугубляло красное и хромированное противоугонное устройство. Он не подозревал, что из-за деревьев за ним наблюдает Бонни. Отшвырнув факел. Кусака схватил чемодан и бросился наутек.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Бонни последовала за ним.
Глава 31
Кусаку разбудил мелкий холодный дождь. В лагере стояла тишина. Одноглазый псих спал, растянувшись в своих мешковатых армейских штанах, под деревом. Не видно было ни Иди Марш, ни молодого снайпера, ни причудливой новобрачной, которая поливала себя в джипе содовой.
Кусака потихоньку сел. Глаза слезились, во рту пересохло, комок грязи прилип к брови. Он в очередной раз безуспешно попытался снять противоугонное устройство, боль была ужасной, Кусаке казалось, что лицо распирает пружина, которая вот-вот разнесет его на части. Слава Богу, что он не мог сейчас видеть себя, потому что наверняка выглядел как безобразный шут.
«Господи, я должен выбраться из этой западни», — подумал Кусака.
Рядом с ним на земле — где его и оставил Сцинк — стоял чемодан, набитый деньгами. Запах мочи убедил Кусаку, что это не был страшный сон. Этот идиот действительно помочился на девяносто четыре тысячи прекрасных американских долларов.