Воздух пах речной водой. В нескольких местах над тундрой висели розово-золотые купола тумана: в этой долине текла широкая река Пырканай — Кекурная; солнце вскрыло некоторые перекаты на ней, и вода парила, источая в воздух запахи рыбьих стай.
Гада выбежала на берег. Здесь вместе с рыбой запахло и человеком, хозяином только что оставленной за седловиной избушки. А вот и его следы. И каждый пах рыбой. Гада побежала рядом, поглядывая вокруг. Крутые склоны сопок по обе стороны долины были густо уставлены кекурами. Они торчали и в одиночку и группами и от лучей утреннего солнца сияли пестрыми красками, как разодетые на праздник люди.
След человека повернул с террасы вниз и вывел к утоптанному пятачку на ледяной шубе реки, под парившим перекатом. Здесь человек промышлял свою добычу — рыбу. Гада обнюхала лунки, пятачок и нашла две небольшие обледенелые форельки. Больше ничего нет, кроме густого запаха рыбы. Тогда она выбралась на террасу, побежала дальше и заметила впереди движение. Гада остановилась и стала наблюдать. За свежим бугорком снега торчал зад песца с поджатым между ног хвостом. Зад часто дергался, хвост летал вниз-вверх, напружиненные лапы скользили. Голова и передняя часть туловища были под снегом. В сторонке, у куста, сидела подружка, ждала, когда супруг достанет добычу. Песцы хотят съесть ее добычу! Предупреждая соперников, Гада зарычала и бросилась вперед. Песец поднял заляпанную снегом мордочку, увидел росомаху и затрусил в сторону. Следом, обиженно тявкнув «кау!»; побежала супруга.
Возбужденная неутоленным голодом, присутствием у добычи соперника и витавшим повсюду с утра, но не приносящим вреда запахом человека, Гада не стала тратить времени на разведку. Она сразу сунулась в раскопанную песцом нору, обнаружила хвост налима и потянула вверх. Рыба, скованная настом, не поддавалась. Тогда Гада заработала лапами и завертелась вокруг, прилаживаясь поудобнее. Сухо щелкнул металл. — Гада прыгнула в сторону, но неумолимая сила оборвала прыжок, и пленница шлепнулась в снег.
Белесая тень скользнула в зазеленевшем небе.
— Сова! — Федор резко тормознул.
Птица полетела по широкой дуге.
— Не улетай, не улетай, пеструха! — бормотал Федор, дергая из веревок ружье. Наконец выдернул. Щелкнул замок, и сразу хлопнул выстрел. Птица вертанулась через голову и бесшумно исчезла, словно растаяла.
— Готова! — Федор бросился в кусты, затрещал ветвями. — Где, а? Где ты? Ну трепыхнись, курва! Аг-га-а! Вот она! — тяжело дыша, он выскочил обратно. — Дикая прибыль! Крылья-то! Красотища! Хо-хо — давно мечтал!
— Зачем она? — равнодушно сказал Охламон.
— На шапку — «заче-е-ем». Я одну такую видел, мужики толкали за полторы сотни. Любая баба с восторгом купит, по своей знаю. А у тебя, небось, и бабы никогда не было? Или была?
— Давно, — тускло сказал Охламон. — Еще там…
— Давно? Звать как, небось, забыл?
— Это… Ма-а…
— Манька, что ли?
— Ну… Так.
— Чего ж бросил? Гуляла?
— Гу… гуляла.
Блеклое воспоминание, давно изуродованное алкогольными фантазиями, возникло в мозгу Охламона. Было… сплыло… быльем поросло… Зябко поколыхалась распахнутая пасть чемодана, как в замедленной съемке, полетели: в нее растрепанные тряпки, обувка, тоненько пропищала из атласного кокона Вер… Надюха, прошелестели затертые временем обрывки слов: …«такая жизнь… в петлю»… И все… Граммушку бы теперь.
— Ладно, мчимся дальше, — сказал Федор. — Тут недалеко изба колхозного рыбака-охотника, у него и врежем для согрева. Гада наша тоже, вроде — ха! — туда бежит.
Солнце катилось над сопками. Краски рассвета медленно осыпались на снега цветными блестками и поблекли. След с росчерками когтей между отпечатками лап повернул от ручья к избе.
— А что я говорил? Ничего не пропустит… Та-ак: труба не дымит, значит, хозяина нет. — Федор вырулил на морену, остановил «Буран». — Смотри-ка, — отметилась. Дверь изгрызла. Ну прямо — распоследняя тварь. — Он попрыгал на затекших ногах, оглядел щель. — Правильно инспекция даже за дохлого щенка десятку платит: две бутылки, а, Охламон? Надо глянуть, чего она в избу лезла.
Федор убрал подпорку, распахнул дверь в сени.
— Эх-хе! Рыба… Харитоны! Глянь, сколько! — Он заскочил в сени, пнул кучу ногой. Мороженые хариусы, шелестя, поползли вниз, обвалились на торбаса. Федор закрутил головой: — Огурцами пахнет — как в теплице! Свежая! — Он переломил одну, зубами содрал затрещавшую шкурку, отгрыз кусок и, гоняя во рту, покусывая мелко-мелко, чтобы не застудить зубы, застонал от наслаждения: — У-у-ум… Вкуснятина… Понятно, где хозяин. Пригонит трактор с санями, запакует и айда в колхоз. А мы покупай потом в лавке… Не, не пойдет… И как быть? В рюкзак чего уместишь?.. О! — Федор оттопырил на груди балахон. — Сюда воз войдет!