– А я бы и не пробовал сажать… – Андрей с досадой ударил ладонью по столу. – И подумать, что за такую падаль я…
– Не чуди, – сказал генерал. – И вообще тебе пока еще не велено волноваться. Давай-ка отложим эти разговоры.
– Куда же откладывать? Ведь не сегодня-завтра ты уезжаешь свидетелем. Вы сделаете свое дело – будете судить Хойхлера. А ведь народы могут осуществить правосудие только благодаря тем четырем…
– Тут уж твои "четверо" ни при чем! – возразил генерал. – Если бы миллионы глаз не заглядывали во все щели, куда Хойхлер пытался забиться, он никогда и не предстал бы перед трибуналом.
– Найти, выследить, показать, выдать суду – это все-таки детали, а ведь главное – показать преступника.
– Может быть, конечно, Галич и… – было согласился уже генерал, но Андрей перебил его:
– И Галич, и Барнс, и Грили… их тени ведут вас за стол трибунала. Это они, мертвые, будут главными свидетелями на процессе. А Хойхлера надо повесить. На той же веревке, которая служила Кейтелю и Риббентропу.
– Откуда такая кровожадность? – удивился генерал.
– Западные немцы должны быть наказаны.
– При чем тут немцы в целом?
– При том, что не умеют держать в узде таких, как Хойхлер. Уж за то одно – в угол, носом! И это вы сделаете благодаря тем четырем, – Андрей показал на сложенные вместе кусочки картинки. – Весь мир, все честные люди на свете встанут, когда эти четыре тени войдут в зал трибунала.
Желая перевести разговор, генерал с наигранным оживлением сказал:
– Сегодня мать собрала народ отпраздновать событие… Женщин хлебом не корми – дай устроить сватовство: женит Вадима.
– Вадима?
– Сегодня он расписывается с этой вашей… Серафимой.
Андрей отцовским движением быстро потер висок.
– Действительно, событие. Вадим и… Серафима! Только я не выйду.
– Андрюша!
– Не к чему, папа… Да мне еще и трудно – сразу гости…
– Никого же не будет – свои все.
– Знаю я это мамино "свои" – сто человек. Один другого неинтересней.
– Будет твой бывший комдив…
– Ивашин! – обрадовался Андрей. – Это другое дело!
– По-моему, он уже и пришел: я слышу, Вера там кого-то усиленно занимает.
В кабинете Андрей увидел Веру, беседующую с Ивашиным. В сторонке сидели два офицера. Один из них был Семенов; другой – стройный молодой брюнет кавказского типа – был Андрею незнаком. Ивашин бросился навстречу Андрею, обнял и трижды поцеловал; отодвинулся на вытянутую руку, оглядел с ног до головы и снова поцеловал.
– Порядок! – авторитетно заключил он. – Впрочем, я ведь знал: иначе и быть не может. Хлюпики вообразили, будто так просто сломать нашего парня из гиперзвуковой. Вопреки всем и вся…
– Разумеется, вопреки всем и вся! – воскликнул Андрей. – Не знаю уж, кто из нас больше и рад.
– Думаю все-таки – я, – заявил Ивашин. – Ты-то один, а нас радуется трое. Во-первых, подполковник Семенов. Это, брат, уж не тот Семенов, которого ты собирался списать за борт. А вот этот молодой – капитан Рашидов. Амир, представляйся! – Но, и не подумав дать слово вытянувшемуся Рашидову, Ивашин продолжал: – Уже знаю: нынче у вас двойное, не то тройное торжество. Чтобы не портить его деловыми разговорами, давай сразу: мы к тебе. Все трое. Я с предложением, они с просьбой. – Заметив, как удивленно Андрей посмотрел при этом на Семенова, Ивашин рассмеялся: – Не гляди волком. Он тоже хочет просить именно тебя.
И, заметив, что Вера и Алексей Александрович тихонько вышли, Ивашин уселся в кресло и быстро и ясно рассказал Андрею, что он, Ивашин, руководит подготовкой экипажа для полета вокруг Луны. Поработать вместе с ним над подготовкой этого экипажа Ивашин и предлагает Андрею.
– Когда-то ты был прав: в гиперзвуковой Семенову уже нечего было делать. А тут совсем другое дело.
– Бога за бороду взять не просто, – усмехнулся Андрей.
– Брали! – тоже с усмешкой сказал Ивашин.
– Такой тяжелый рейс…
– Ты не так понял: его дело поработать с экипажем. А не гляди, что Семенов хром. Он у меня, знаешь, как работает! – В доказательство высоких качеств работы Семенова Ивашин поднял крепко сжатый кулак и погрозил неизвестно кому. – Я хочу вопреки общему убеждению…