— Спасибо, Дмитрий Петрович, только ведь нам, сестрам, не разрешается верховая езда.
— Ну об этом не беспокойтесь. Я скажу вашему уполномоченному, чтобы он вам не препятствовал.
На следующий день Наташа снова дежурила по палате. Обойдя всех раненых, которые ее ласково приветствовали, она подошла к койке Карягина.
— Позвольте, я вам поставлю градусник.
— Здравствуйте, сестра. Градусника не надо. Я и без него чувствую, что температура у меня нормальная.
— Это все равно. По госпитальным правилам я обязана померить вашу температуру.
— Ну как хотите. Ставьте, если угодно. Только, пожалуйста, посидите около меня немножко.
— Извините, но я не имею времени.
— Полно сестра. Если захотите, то время найдете. Или я вам так противен? Ну позвольте, в знак внимания, поцеловать вашу ручку. — И он, схватив ее за руку, притянул к себе. С силой вырвав руку, красная от негодования, Наташа отступила.
— Я принуждена просить начальство защитить меня от ваших оскорбительных шуток, — проговорила она дрожащим голосом..
— Да постойте, сестра, я…
Но Наташа уже выбежала из палаты.
— Антон Петрович, — говорила она взволнованным голосом старшему врачу. — Антон Петрович, я убедительно вас прошу или переведите меня в другую палату, или возьмите из нее ротмистра Карягина. Я не могу работать в его присутствии.
— Да в чем дело? Что случилось?
— Он просто не умеет себя вести. Я ни за что не вернусь в палату, пока он там.
— Ох уж эти мне девичьи капризы, — нахмурился старший врач. Но, вспомнив о расположении к Наташе начальника дивизии, обещал перевести Карягина в другую палату.
«Странная девочка, — между тем думал Карягин. — До сих пор, бывало, только чуть-чуть поманишь и любая сестра на шею тебе готова броситься, а эта… Да ну ее. Вот еще привязалась. Подумаешь. Невидаль». Но как он ни гнал от себя образ Наташи, тот стоял перед ним, гневный и очаровательный.
«И как к ней идет гнев, — продолжал думать он. — Прямо богиня да и только».
Размышления Карягина были прерваны появлением двух санитаров.
— Вам что надо? — обратился он к ним.
— Так что приказано перенести ваше высокоблагородие в третью палату.
— Это еще зачем? Кто приказал?
— Так что господин старший врач изволили приказать.
— Идите вы к черту с вашим старшим врачом. Я не желаю переходить из этой палаты. Так ему и передайте.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие.
Санитары исчезли.
Однако не прошло и получаса, как сопровождаемый теми же санитарами в палату вошел старший врач. Он направился прямо к койке Карягина.
— Я вас прошу, господин ротмистр, не нарушать порядка во вверенном мне госпитале и не препятствовать персоналу выполнять их обязанностей.
— Да я в ваши порядки и не вмешиваюсь, но вовсе не желаю, чтобы ради удовлетворения вашего каприза меня таскали бы из палаты в палату.
— При чем тут каприз? Перевести вас в другую палату меня заставляет вовсе не каприз, а собственное ваше поведение. Хотя я и не обязан давать вам отчет о моих распоряжениях, сообщу вам, что распорядился я вашим переводом потому, что вы обидели сестру этой палаты, госпожу Воробьеву. По ее просьбе вы и переводитесь.
— Помилуйте! Каприз какой-то девчонки, которой бог знает, что померещилось…
— Извините, ротмистр, госпожа Воробьева не какая-то девчонка, а сестра милосердия вверенного мне госпиталя. Я вас покорнейше прошу говорить о ней не иначе, как в надлежаще-почтительной форме.
— Скажите пожалуйста, — процедил сквозь зубы Карягин.
— Итак, господин ротмистр, согласны ли вы исполнить мое категорическое требование и оставить эту палату?
— А если я не соглашусь?
— Тогда, извините. Я приму против вас решительные меры.
— Например? — презрительно улыбнулся Карягин.
— Простите, я считаю наш разговор оконченным и жду лишь вашего ответа.
— Хорошо. Пусть несут. Но я вас предупреждаю, что это в последний раз, когда я позволяю с собой подобные шутки.
Старший врач ничего не ответил, а санитары подняли кровать и вынесли ее из палаты.
Дни тянулись за днями, ничем не нарушая монотонной жизни госпиталя. На фронте царило затишье, и раненых подвозили редко. Частенько, с разрешения уполномоченного, Наташе седлали Любимчика, и она отправлялась в горы. Иногда приезжал Дмитрий Петрович, и тогда они вдвоем отправлялись на охоту на целый день. Старик искренно привязался к молодой девушке. Он оценил ее цельный, прямой характер, ее серьезное отношение к жизни, а ее неподдельная радость при его приездах доставляли ему неизъяснимое удовольствие.