— В этом письме меня просят вылететь завтра в Могилев. Конечно я исполню поручение, но только в том случае, если завтра на аэродроме будут производиться полеты. Вылетев, как бы на практику, я буду совершенно свободен лететь куда мне вздумается, но боюсь, что прислуга аэродрома, ввиду начавшегося в Петербурге восстания, не пожелает работать. Тогда, к сожалению, я ничего не смогу сделать. Во всяком случае, постараюсь, — прибавил он задумчиво.
— Моя миссия исполнена, — встала Наташа. — Позвольте от всей души пожелать вам успеха.
— Куда же вы? Может быть стаканчик чаю позволите?
— Нет, благодарю вас. Я очень тороплюсь.
Выйдя от Струйского, Наташа уже более спокойно отправилась домой.
— Начинается, — думала она. — Бедные Шелугины. Что-то с ними сейчас?
Где-то прогремели несколько выстрелов, затем минуты на две где-то поднялась перестрелка.
— Вот оно! — мелькнуло в ее голосе. — Что-то будет завтра!
Выйдя от Шелугиных, Филипп Павлович быстро зашагал по улице.
«Такое известие, — думал он, — наверное, зарекомендует меня в их глазах. А письмо-то, кажется, очень важное. Иначе не стали бы его пересылать через юнкера и даже самого старика Шелугина. Вероятно, юнкерское начальство, боясь, что за ним следят наши люди, и придумало такой хитрый способ».
Поворачивая несколько раз из улицы в улицу, он наконец остановился перед одним из домов. Стукнув три раза в окно и троекратно нажав пуговку звонка, он начал ждать. Вскоре за дверью раздались шаги и чей-то хриплый голос спросил его: «Кто там?»
— Прохожий на огонек, — отвечал Вахромеев условную фразу.
Дверь отворилась. Вахромеева встретил какой-то человек, одетый в кожаную куртку.
— Это вы, товарищ Вахромеев? Но ведь еще рано.
— Важное сообщение. Где комитет?
— Да все там же. Ну идите, что ли!
Пройдя небольшой коридор и открыв одну из дверей, Вахромеев очутился в обширной комнате, залитой светом и переполненной людьми. В комнате было накурено, пол засыпан окурками и заплеван. Присутствовавшие были, большею частью, в рабочих костюмах или в матросской форме с пулеметными лентами через плечо и револьверами у поясов. За большим письменным столом сидело три человека в штатском. Один из них что-то писал, а двое других, перегнувшись через плечо, читали написанное. Остальные, не обращая на них внимания, вполголоса беседовали между собой.
— Краснопольский! — вдруг, окончив писать, крикнул сидевший за письменным столом.
Широкоплечий, грязный, с запачканным лицом поднялся со стула один из рабочих.
— Возьмите вот эту бумагу и немедленно отнесите ее в нашу типографию, а затем возвращайтесь сюда.
Не обращая больше внимания на Краснопольского, говоривший уже собирался было снова писать, но тут взгляд его упал на Вахромеева.
— А вам, товарищ, что здесь угодно? — враждебным тоном спросил он.
— Имею сообщить нечто важное, — отвечал Вахромеев, приближаясь к столу. — Только что я был у присяжного поверенного Шелугина и при мне прибежал сын его, юнкер Александровского училища. Так вот, этот юнкер принес отцу, для немедленной передачи, какое-то письмо. Причем несколько раз повторил, что оно имеет огромное значение. Я полагаю, что это письмо написано кем-нибудь из руководителей контрреволюционеров и что оно, может быть, будет небезынтересно для вас. Кроме того, по словам юнкера, белогвардейцы ожидают нашего выступления и готовятся отразить его.
— Это каким образом вам известно?
— Все со слов того же юнкера.
— Гмм… Это интересно. Вот что, товарищ Вахромеев, я сейчас дам вам десять человек нашей гвардии. Идите в квартиру Шелугина. Если понадобится, произведите обыск и во что бы то ни стало достаньте мне это письмо. Старика Шелугива захватите с собой. Там, в подвале, еще найдется место для одного. Поняли? Эй, товарищ Языков! — крикнул он. — Возьмите десять человек гвардейцев и поступите в распоряжение товарища Вахромеева.
«Кажется, выходит недурно, — думал Вахромеев, шагая по улицам во главе отряда. — Теперь они перестанут сомневаться в моей преданности. Вот как они попадут к власти, — продолжал он свои радужные мечты, — найдется тогда и мне тепленькое местечко. Уж и пощупаю же я карманы московских толстосумов! Да. Умному человеку только теперь и возможно выбиться в люди. Только не зевай, Вахромеюшка! А как набьешь карман золотом, так и за границу. Поминай как звали».
— Далеко ли еще, товарищ? — обратился в нему Языков.
— Вот за этим углом. С правой стороны.
Подойдя к подъезду Шелугиных, Языков вынул электрический фонарик и осветил визитную карточку, прибитую к дверям. «Николай Иванович Шелугин. Присяжный поверенный» — с трудом читал он, в то время как Вахромеев нажал кнопку звонка. В квартире Шелугиных еще не ложились стать.