"Оборотов в минуту 1800".
Электрические лампочки ярко освещали внутренность каюты. В углу географ заметил еще одного механика, который что-то кричал по телефону. Эти люди улыбнулись и закивали головами, приветствуя Леруа.
"Никакого волнения и беспокойства! - думал Леруа. - Они не понимают положения". Говорить было невозможно - так ревел мотор. Леруа вынул записную книжку и написал:
"Ураган, он отказывается спуститься".
Один из механиков прочел, взял карандаш из рук Леруа и написал:
"Значит, так надо".
Леруа выбрался снова в коридор и побежал назад к своим. Дирижабль теперь почти совсем не качало, и не слышно было свиста ветра.
Вот она, лесенка вниз, в каюту управления. И здесь уже горело электричество.
Лантье стоял над креслом, в котором сидел Жамен. Отчеканивая каждое слово, инженер говорил:
- Больше не спускайтесь! Держитесь теперь середины потока, по бокам его воздуховороты, как по берегам быстрой реки.
Жамен весь как-то съежился. Он виноватыми глазами смотрел на Лантье и повторял:
- Да, да, я понимаю вас.
- Остановите машины, не тратьте бензина, он пригодится, - сказал Лантье.
Жамен покорно взял трубку телефона, нажал кнопку и сказал:
- Все машины стоп!
Почти мгновенно замолк шум винтов.
- Идемте! - сказал Лантье, заметив появившегося Леруа.
- Что это? - спросил географ, когда они вышли.
- Он, кажется, струсил и поджал хвост. Смотрите, какой он стал смирный!
Лантье открыл дверь направо и вошел в телеграфную.
- Эйфелева башня* все время нам передает телеграммы, - сказал телеграфист и пододвинул бумажки.
______________
* Эйфелева башня находится в Париже. На ней был установлен очень сильный беспроволочный телеграф.
Лантье прочел:
"1 ч. 20 м. Париж.
Спускайтесь, ждем урагана с запада".
"1 ч. 25 м. Марсель.
Свирепый шторм с северо-запада. Целы ли вы?"
"1 ч. 28 м. Тулон.
Куда выслать крейсер?
Начальник военного порта".
"1 ч. 40 м. Париж.
Телеграфируй, жив ли?
Луиза Жамен".
"2 ч. 10 м. Марсель.
Старайтесь достичь северных берегов Африки.
Заведующий метеорологической станцией".
Лантье сказал:
- Телеграфируйте в Париж: все целы, несемся с ураганом. Корабль невредим.
Телеграфист передвигал какой-то рычаг в аппарате и напряженно слушал. На голову его была надета широкая пружина, кончавшаяся на ушах слуховыми телефонными трубками.
- Подают с моря... - сказал он, и Леруа читал из-под его руки.
Телеграмма была по-французски:
"Нас тоже несет ураганом. Итальянский пароход "Варезе". Штормуем на высоте Сицилии. Знаем, что никто не может нам помочь. Держитесь, товарищи, в воздухе. Где вы?"
- Ответьте, что нас несет к Абиссинии, - сказал Лантье и вышел с географом.
Профессор гладил Рене по голове, когда вошли географ и Лантье.
- Как дела? - спросил профессор Арно.
- Пока несет километров по двести в час, должно быть, к Абиссинии, сказал Лантье.
Но в это время новым ударом ветра снизу подняло корабль, и опять этот страшный хруст корпуса заставил содрогнуться Рене.
- Лантье, Лантье! - молил бедняга. - Из чего он, корабль, из чего?
- Внутри корпуса целая сетка из тонких алюминиевых пластинок, они склепаны в целый скелет, и все это обтянуто оболочкой из особой материи... объяснил инженер.
- Это может...
Рене не договорил. В уме его рисовалось, как весь корабль обращается в груду мелких пластинок, хрупких, как алюминиевые ложки, нелепой тряпкой обвисает вся оболочка, и все они вместе, с этим электричеством и машинами, камнем летят в пропасть...
Он не мог выносить дольше этой мысли. Земля, земля! Какая угодно, хоть сейчас броситься в окно, хоть мертвым прилететь на твердую почву.
- Вот, вы знаете, - сказал географ, - в море лучше: гибнет корабль, так хоть можно на шлюпки, на спасательный круг, а тут вот прыгай! - и он указал головой на окно.
- Нет, - сказал инженер, прислушиваясь к хрусту корпуса. - Нет, и здесь есть спасательные средства - парашюты, по числу людей. Они на балконе, сбоку. Садитесь в корзину и бросайтесь с балкона. Парашют сам срывается, летит с вами вниз, по пути открывается, как зонтик, и вы достигаете земли, сидя в корзинке.
- А если море? - спросил профессор.
- Нет, - ответил Лантье, - сейчас и на землю сесть не сладко. Мы над Сахарой, а там сейчас бушует такой самум, что если не перевернет с парашютом по дороге вниз, то все равно засыплет песком на земле в пустыне.
"Лучше пусть песком, - думал Рене, - только бы на земле, на земле!"
- А, так это и были парашюты, - сказал географ, - я их дюжины с три видел, когда ходил наверх. Налево - балкон...
Рене вышел. Страх поднимал в нем решимость. Он прошел в рулевую, поднялся по лестнице. Коридор был освещен редкими лампочками. Вот какой-то выход. Он торопился. Он чувствовал, что если не найдет парашюта, то просто бросится на землю: пустое пространство внизу жгло, пугало и тянуло его. Ага, вот корзина! Он потянул крайний парашют, и брезентовый зонтик пополз своим кольцом по гладкой штанге до пролета у перил. Тут Рене притянул к этому зонтику корзину. Поставил ее у края, в свободном пролете, где не было перил...
Он спешил, так как чувствовал, что это последние минуты. Еще немного и настанет момент, когда он, не рассуждая, прыгнет очертя голову вниз, лишь бы избавиться от этого ужаса. Он влез в корзину, зажмурил глаза. Все равно. Одной рукой он судорожно держался за край корзины, другой отпихнулся. Корзина скользнула с балкона. Парашют сорвался. Рене без памяти упал на дно корзины.
Рене открыл глаза. Он ничего не мог понять: полная тишина, он в корзине, а над ним какой-то балдахин с круглой дырой посредине, через которую видно синее небо. Ему казалось, что это все во сне. Рене с изумлением смотрел и ничего не мог сообразить. И вдруг, как толчком, все воскресло в памяти: и отъезд, и оркестр, и порыв урагана, и эта последняя ужасная минута, когда он оттолкнул корзину. Он поднялся на ноги и огляделся. Ему показалось, что он неподвижно висит в воздухе, как будто чудом держится на тугих веревках под этим огромным зонтиком. Это было совершенно новое чувство - чувство полного одиночества в светлом пространстве. Прежний страх пропал. Он поглядел вниз. Серо-желтая равнина расстилалась внизу и только у горизонта с востока кончалась синей полосой моря. Ему казалось, что снизу дул легкий ветерок, но не морозный ветер высоты, а теплый, как живое дыхание земли.