* * *
Наутро гости улетели. В штабе эскадрильи Анри показал Андрею приказ комдива об отправке "Лотарингии" на отдых. А для Андрея была телефонограмма: прибыть в штаб дивизии. Там - рассвирепевший комдив, жестокий разнос, угроза отдать под суд за безобразие в боевой обстановке и приказ: немедля покинуть эскадрилью. Немедля?! Приказ - это приказ: Андрей уехал, так и не увидев Арманс. А если бы кто-нибудь знал, как он был влюблен!..
* * *
Андрей приоткрыл глаза: на противоположной стене часы с перезвоном отбивали три. Минута в минуту в далекой прихожей крепко хлопнула дверь. Этот звук был с детства знаком Андрею: генерал приехал обедать. Андрей поспешно спустил ноги с дивана и застегнул воротник.
2
Генерал-полковник Черных не был ни высок, ни статен, ни широк в плечах. Рост - ниже среднего, сложение - сухопаро. Он не ступал твердым широким шагом, а ходил быстро, легко. Был подвижен и так же неутомим на теннисном корте, как на работе. Мозг его с быстротою отзывался на все, что так или иначе касалось дел, вверенных его попечению. А круг этих дел был широк: едва ли на свете происходило что-либо, что так или иначе не входило в объем деятельности Алексея Александровича. Алексей Александрович не держался ни деспотом, ни придирой. Но дома у него, как и на работе, царил строгий порядок. Его появление заставляло всех подтягиваться. Даже в тех случаях, когда Алексей Александрович отсутствовал, дом просыпался в семь часов. Обычно к половине восьмого в ванной переставала журчать вода. В восемь, накрытый желтым фланелевым петухом, двухэтажный глиняный кофейник стоял на столе. Короткая сторона стола, где когда-то ставился прибор Андрея, пустовала уже несколько лет. В одинокие утра Анна Андреевна, глянув на место сына, вспоминала, как туда придвигался высокий стул и к концу завтрака на клееночке с петушками оставались следы яйца или манной каши; потом на клееночку пришла кружка с собачками... В своих воспоминаниях Анна Андреевна как бы не замечала того, что рядом с кружкой уже взрослого Андрея ненадолго появилась маленькая чашка с золотым ободком. Эту чашку подарил снохе сам Алексей Александрович, и все-таки она казалась чужой среди грубовато-тяжелых приборов. Маленькая чашка погостила, и вот нет и ее. Хотя Алексей Александрович всегда подчеркивал жене сына свое внимание, в этом доме Вере стало холодно. У своего рано овдовевшего отца она была центром внимания, там все подчинялось ей, вплоть до беспорядка, воцарявшегося всюду, где она хозяйничала. Как-то само собою вышло, что, однажды уехав из дома Черных на курорт, она уже не вернулась к родителям Андрея. Но Андрей не переставал часто бывать у родителей. Вот и сегодня за обеденным столом они сидели втроем. Обед подходил к концу. Все молчали. Андрей нет-нет ловил на себе тревожный взгляд матери. Генерал, чувствуя настроение жены, сидел, уткнувшись в тарелку, и с особенным старанием доедал лимонное желе. Потом Черных закурил. - Что ж, полковник, пойдем ко мне? Но Анна Андреевна сказала: - Сейчас он придет к тебе, Алеша. Генерал ткнул папиросу в пепельницу и ушел в кабинет. Андрей продолжал молча прихлебывать черный кофе. - Как Вера? - спросила Анна Андреевна. Андрей пожал плечами. Взгляд его маленьких, острых - отцовских - глаз скользнул по лицу матери: она чего-то недоговаривала. Но один-два намека объяснили Андрею, что речь идет не столько об его отношениях с. Верой, сколько о нем самом. Очевидно, мать подозревает о его новой работе. Но, кроме отца, никто из домашних не знал, что Андрей ушел из института и "упаковался" в гиперзвуковую машину. Когда закончились испытания "МАКов" и аппарат "довели", Андрей был назначен командиром первой и пока единственной в ВВС эскадрильи "МАКов". Мать не могла знать ни о существовании этой эскадрильи, ни о том, что значит быть пилотом такого "МАКа", ни, наконец, о том, что он, Андрей, именно такой пилот и командир эскадрильи. Так чем же все-таки объяснить тревогу, не покидавшую ласковых глаз матери? Сколько лет в них жила боязнь за мужа! Потом пришел новый страх - мучительный, непреходящий - за сына. - ...Верочке лучше бы переехать к нам. Что ей сидеть одной?! - сказала Анна Андреевна. Андрей бросил на мать вопросительный взгляд. Анна Андреевна повторила: - Правда же, скучно ей... - Скучно! - Андрей по-отцовски поднял брови. Его глаза сузились, и их холодный блеск - тоже "отцовский" - стал еще холодней. - Скучно?! А не в том ли все, что она сидит без дела? Пусть вернется на работу. Когда-то ведь бредила геологией. Анна Андреевна покачала головой: - Ах, Андрюша, Андрюша! По-моему, ты делаешь вид, будто не понимаешь, что с нею происходит. Поставь на минуту себя на ее место. Быть женой летчика, да еще такого, как ты... - Что значит "такого, как я"? Ничего особенного: летчик, как все. - А если даже "как все", - сокрушенно выговорила Анна Андреевна. - Мог бы ты сидеть где-нибудь в сибирской тайге, в экспедиции, будь Верочка летчиком, таким, как ты сейчас, а ты геологом? Мог бы ты уехать от нее? Мать права - не уехал бы ни на день. И все-таки Андрей упрямо сказал: - Может найти работу и здесь... Просто распустилась. Знаешь, чем кончится ее переезд к тебе? Станешь с нею цацкаться: кофе в постели, валянье до десяти, ни шагу пешком - в магазин, на дачу, к Милочке, к Вандочке... На австрийскую выставку, на вернисаж... Лучше не надо, мама. Если бы ты знала, с каким трудом я ее отучаю... - И выходит? - Анна Андреевна покачала головой. - Признайся, мама: чего недоговариваешь? На этот раз Анна Андреевна отвела взгляд от глаз Андрея и снова медленно и грустно покачала головой. - Все-таки было бы лучше, - повторила она. И тут Андрей понял, чего недоговаривает мать. Когда-то, давно, она, бывало, осторожно заговаривала о внуках: ему с Верой пора иметь детей, все будет иначе. Анна Андреевна, поцеловав сына, подтолкнула его к отцовскому кабинету.
3
Генерал Черных не любил показывать, что годы берут свое. Даже сыну. Когда Андрей вошел, отец быстро поднялся с дивана. Сухие мускулистые ноги ниже колен были туго обтянуты бриджами. С быстротой, присущей охотникам и разведчикам, генерал умел переходить от сна к бодрствованию - сразу, без зевоты и потягивания. Лишь помятая рубаха да брошенные на ковер сапоги выдавали то, что он только что спал. Разговор завязался сразу: - Ты заметил, что мать?.. - Ее беспокойство? - Последние дни только и разговору, что о тебе: пора и утихомириться. - Не понимаю... - Что ж тут не понимать, - генерал насупился, - ей хочется, чтобы ты оставался на твердой земле, а не витал где-то там, - он повертел пальцами. - А ты... ты тоже так считаешь? - Речь не обо мне!.. Я даже застал ее как-то за чтением допотопной "Воздушной стратегии". - А ты бы объяснил маме, - все с тою же иронической усмешкой сказал Андрей, - все воздушные стратегии приказывают долго жить. Не нынче завтра отдадут нас ученым - будем изображать летающие лаборатории. - И все-таки опять "летающие", - Черных снова неопределенно повертел пальцами. - Тебя все несет... туда. А матери хочется, чтобы ты тут... одним словом, ты меня понимаешь. Веселые искры побежали в глазах Андрея. - Нет, не понимаю. Скажи, в вашей молодости, когда стоял вопрос "быть Советской России или не быть", вы - ты и твои товарищи по партии, по революционной работе - просились вы сами на фронт, на самую важную работу? - Эка сравнил! Шла борьба чуть не со всем миром. - А разве тот мир снова не лезет из кожи вон, чтобы поставить вопрос "быть или не быть"? Какой половине мира быть? Так имеете ли право вы, старшие, не понять, почему и нам хочется туда, где всего трудней? - Мать-то мечтала: увлекая тебя идеей учиться дальше, стать дважды инженером, засадить тебя в кабинет... - Пусть и считает, что я все там же: просиживаю штаны над своей "думающей машиной". - Хорошо, напомнил, - оживился генерал, - прочитай-ка мне как-нибудь лекцию: чего-то я не понимаю в кибернетике. Точнее говоря, в чем-то ей не доверяю... - И он щелкнул пальцами. - Это ты от консерватизма, - сказал Андрей и, видя, как отец нахмурился, поспешил поправиться: - Надо понять: мы так основательно и стремительно изменяем материальную среду, что теперь для существования в ней надо переделывать самих себя. - Ну-ну, - пробормотал генерал, - глупеющие старики и умнеющая молодежь? Знаний-то мы вам дали больше, чем могли получить сами. Ну, а что касается опыта, как у вас, молодых, дела? - Год нашей жизни стоит ваших пяти. - Вот как?! А не кажется ли тебе, полковник, что твое поколение несколько повышенного о себе мнения, а?.. Ладно, договорим как-нибудь, скороговоркой закончил генерал. - Будь здоров, - и протянул руку.