Последнее время в доме помещика Хань Лао-лю день и ночь горели опийные лампы. Лежа на кане, хозяин то и дело прикладывался к трубке. Он беседовал с приходящими людьми, отдавал приказания и расспрашивал о делах. Помещик был не менее занят, чем в те горячие дни, когда сколачивал в деревне отряд. Только сейчас он был сильно удручен, и на его желтом восковом лице не появлялось даже тени улыбки.
С тех пор как части Восьмой армии изгнали бандитов из деревни Юаньмаотунь, характер помещика заметно изменился к худшему. Он стал раздражителен, нередко бил посуду, ругал кого попало и скандалил со старшей женой. Даже младшей и любимой жене нередко доставалось.
У знаменитого Хань Фын-ци, прозванного Хань Лао-лю, было шесть братьев. Ему, шестому по счету, в нынешнем году исполнилось сорок семь лет, но выглядел он значительно старше. У него был изнуренный вид, дряблая желтая кожа и большие залысины: уж слишком много он курил опиума. В глаза люди величали его «господин Шестой в роде», за глаза — просто Хань-шестой, а чаще всего — Хань Большая Палка. Последнее прозвище повелось за ним еще со времен Маньчжоу-го. В ту пору он был старостой деревни Юаньмаотунь и, собирая осенью арендную плату или заставляя людей сдавать японцам лен и листья дикого винограда, прихватывал с собой большую палку. Если что-нибудь не нравилось Ханю-шестому, он пускал ее в ход.
Теперь палка без всякого дела валялась в углу да и сам ее хозяин редко выходил из дому. Большую часть дня он лежал на кане, припав к опийной трубке. О всех новостях ему докладывали приспешники и платные агенты. Продавец пирожков был одним из них.
— Дядюшка… приехали!.. — крикнул продавец, вбегая в комнату.
Хань Лао-лю отшвырнул трубку и вскочил:
— Как, уже приехали?
Впопыхах он задел рукавом шелковой рубашки опийную лампу и опрокинул ее. На черный узорный поднос разлилось зеленое масло. Залысины Хань Лао-лю покрылись мелкими бусинками пота.
Несколько дней назад одна его родственница прислала ему из уезда Бинся письмо, в котором сообщала, что к ним уже приехала бригада, то есть коммунисты, которые призывают бедных крестьян к расправе с помещиками, к разделу помещичьей земли, имущества и домов. Никто не знает, что они еще выдумают.
Получив это письмо, Хань Лао-лю уже подготовился к приезду бригады. Дележа земли и домов он не боялся: «Ветер землю не сдует, а вода не снесет». Пусть берет кто хочет. Все равно настанет время, и помещик потребует ее обратно. Кто посмеет тогда не вернуть ему хотя бы одной грядки? Что же касается дома — хотел бы он, Хань Лао-лю, поглядеть, у кого это хватит храбрости проникнуть за черные ворота. Чего он действительно опасался, так это конфискации имущества. Вот почему два его экипажа уже седьмой день без передышки сновали то в уездный город, то на станцию Имяньбо. Но они не успели перевезти и половины того, что надо было укрыть. Кто же мог думать, что эта проклятая бригада явится так скоро!
— Значит, приехали? — переспросил помещик, словно все еще не веря сообщению. — Сколько человек? Где остановились?
— Человек пятнадцать. Остановились в школе…
Обычно торговец пирожками не смел сидеть в присутствии помещика, но теперь, почувствовав, что в нем нуждаются, он непринужденно сел на кан и добавил:
— У всех маузеры, браунинги и винтовки.
Хань Большая Палка, уже успевший несколько оправиться от неожиданности, предупредил:
— Смотри, теперь будь осторожнее…
— Я знаю, дядюшка, все знаю… — вполголоса отозвался торговец пирожками.
Звали этого человека Хань Ши-цай, а так как его маленькая голова сидела на непомерно вытянутой шее, за ним утвердилась кличка Длинная Шея. Он состоял в родстве с Хань Лао-лю, приходясь ему племянником, и был хитер не меньше своего дяди.
Раньше Длинная Шея жил в довольстве, но, питая излишнее пристрастие к женщинам, картам и опиуму, постепенно обеднел. Последние годы он так нуждался, что не имел денег даже на курение, и ему приходилось впрыскивать себе раствор опиума под кожу, отчего на руках появились темные пятна и желваки. Он похудел, шея у него еще больше вытянулась.
В девятом году царствования Кандэ дела у Длинной Шеи пошли совсем скверно. Не на что было купить даже новый шприц.
Недолго думая, он продал жену в публичный дом в городе Шуанчэнцзы. Из-за этого ему, правда, пришлось подраться с тестем, но он перехитрил простоватого родственника и даже оказался в выгоде. Во время потасовки Длинная Шея сам нарочно порезал себе руку, упал и поднял крик, что его убивают. Перепугавшийся тесть, чтобы избежать неприятностей, откупился. На этом распря и закончилась.