В то время Колдвелы жили на Королевской улице, всего лишь в одном квартале от реки, и поэтому у отца были все основания опасаться, что вода затопит подвал и уничтожит его верстак и станки. Колдвел не мог припомнить, чтобы его отец что-нибудь изготавливал, зато он точно знал, что на протяжении всей его жизни, куда бы они ни переезжали, он всегда оборудовал в подвале мастерскую.
Однако Колдвел не заснул после того, как его положили в кроватку. Он тут же встал на колени и выглянул в окно. Он был потрясен тем, что предстало его взору. Потоки дождя не падали сверху вниз, а летели во все стороны. Они заслоняли собой весь мир, точно так же как Колдвел зачирикивал свои рисунки, которые считал неудавшимися. Колдвел пришел в полный восторг от музыки, создаваемой ветром. Стекло вибрировало в оконной раме с непрерывным низким гулом.
Потом он, вероятно, заснул, хотя и не помнил этого. Однако Колдвел знал, что он спал, так как позднее ознакомился со всеми газетными отчетами и официальными полицейскими рапортами. Он был в курсе того, как развивались события после трех часов ночи, и видел в них свою логику и предсказуемость. Вода в реке поднималась все выше и выше, пока наконец не смыла пешеходный мостик и не затопила бетонную дорожку, по которой жители Вестмаунта ходили в магазины на Вестон-роуд. Мост рухнул и образовал дамбу, преградившую путь воде, в результате чего та хлынула в сторону. Деваться реке было некуда, и она понеслась по Реймор-драйв.
Дома, расположенные по Реймор-драйв, имели общие дворы с теми, что стояли на Королевской улице. Спальня Колдвела находилась в задней части дома, и когда он снова поднялся на колени и уткнулся подбородком в подоконник, то перед его глазами оказались здания, стоявшие на Реймор. Он не знал, что его разбудило, но, похоже, это был какой-то крик. Когда он повзрослел, то понял, что дома находились слишком далеко от него, а ветер заглушал все остальные звуки. Впрочем, крики могли быть настолько истошными, что им каким-то образом удалось достичь слуха Колдвела, и когда он поднялся, то увидел стену воды, двигавшуюся по улице и сгребавшую за собой постройки. Так уборщик сдвигает стулья в школьном классе. Река стерла с лица земли семнадцать домов и унесла с собой жизни тридцати пяти человек, включая приятеля Колдвела Кенни Джейнса.
И Колдвел видел, как они погибали.
Вдоль стен бунгало стояли пластиковые стулья, и Беверли пристроилась на одном из них в уголке. Негр за стойкой занимался разными делами, отвечал на телефонные звонки, звонил сам и беседовал с кем-то по портативной рации. До Беверли доносились отдельные замечания о скорости ветра и меркаторских координатах.
Постепенно начали прибывать и другие пассажиры. Сначала очень аккуратный мужчина лет пятидесяти. Цвет его кожи напомнил Беверли о кофе, если положить в него достаточное количество сливок. На нем были ослепительно белая рубашка и хорошо отглаженные синие брюки со стрелками.
В руках он бережно держал маленькую картонную коробочку. Усевшись на стул, он не поставил ее рядом на свободное место, а положил на колени и любовно обхватил руками. Беверли подумала, что, возможно, внутри находится какое-нибудь мертвое существо, которое этот человек когда-то нежно любил.
Потом появились две молодые женщины. Они выглядели практически одинаково — обе лет двадцати с небольшим, в футболках и туго натянутых на несколько полноватые бедра синих джинсах. У обеих были длинные золотистые волосы и живые зеленые глаза. Единственное различие заключалось в том, что одна из них была в очках.
Обе источали энергию и имели при себе целую кучу багажа. Сложив гору из своих чемоданов и сумок, они обратились к негру, стоявшему за стойкой.
— Мы на рейс, отправляющийся на Банку Дампье, — сказала одна из них, произнеся название на французский лад.
Представитель авиалинии не стал ее поправлять.
— Рейс немного задерживается, — коротко ответил он.
— Отлично, — заметила другая. — А в чем дело?
— Мы следим за погодой.
— Классно. Вы имеете в виду «Клэр»? Этот ураган?
— Это еще не ураган, — вставила Беверли. — Ветер еще не достиг семидесяти двух миль в час.
Обе девицы уселись на пластиковые стулья и повернулись к ней.
— Мы уже слышали о нем вчера, — заметила одна из них.
— Мы хотели перенести отпуск, — подхватила другая. — Но шеф сказал «нет», гад несчастный. И теперь мы попадем в ураган.
Беверли могла им посочувствовать, так как ее начальник тоже не был ангелом. Когда Беверли заявила, что ей нужна неделя отпуска, мистер Товел пригрозил, что уволит ее. Она сочинила очень изысканную историю о том, что ее двоюродная бабка была арестована за выдачу недействительных чеков, ее дед явился в полицейский участок с пистолетом, потребовав освобождения своей сестры, полицейские сломали ему челюсть, и теперь он должен предстать перед судом по целому ряду обвинений, поэтому Беверли вынуждена будет переводить его стоны и нечленораздельное мычание. Она продолжала громоздить все новые и новые подробности, пока мистер Товел не махнул устало рукой. Никому другому это не удалось бы, но с Беверли всегда случались какие-нибудь несчастья, у нее словно на лбу было написано «жертва происшествий», поэтому мистеру Товелу ничего не оставалось, как согласиться: «Ладно-ладно, отправляйся, бери отпуск».