Вернулась домой и Махидиль, но никак не могла уснуть. Наконец, поворочавшись на своей койке, она тихонько, чтобы не потревожить Зубайду, встала и, надев шерстяную кофту, натянув кирзовые сапоги, вышла на воздух. Все спит вокруг. Покой царит над песками, влажными от ночной росы. Махидиль прислушалась. Тишина. Лишь изредка раздается где-то вдали «вали-вали», и в ответ доносится «ка-ни, ка-ни» — будто два человека перекликаются. Это кричат ночные птицы. Первая, как рассказали Махидиль, зовется авдотка, а вторая — это песчаная сова. Живя здесь две недели, девушка еще ни разу не встречала их. Да разве разглядишь ночных птиц, ведь они так сливаются с цветом песка!
Махидиль вообще не успела еще ознакомиться с окрестностями. Днем было слишком жарко, да и работа не позволяла отлучаться далеко. Ночью не рисковала одна пойти в пустыню. Но сейчас, мучимая бессоницей, она брела наугад, и перед ней раскрывался новый, неведомый мир.
Гладкие подошвы сапог скользили, Махидиль часто падала, и руки ее зарывались в горячий, раскаленный за долгий день песок, который покрывался сверху только тонким слоем остывшего за ночь.
Хотя мрак еще окутывал барханы, тьма уже редела, уступая место рассвету. Подул легкий ветерок, осушая ночную росу. Серый сумрак начал принимать красноватый оттенок. Рассвет набирал силу. Внимание Махидиль привлек маленький зверек, вприпрыжку устремившийся куда-то. Девушка поспешила за ним, но зверек вскоре исчез из поля зрения, словно растаял.
Стало совсем светло. Махидиль взобралась на высокий бархан. Прекрасное зрелище открылось перед ней. Казалось, она видит скалы, испещренные пещерами, русла рек с обрывистыми берегами, омытыми водой, — все было видно как на ладони. Порой даже чудилось, будто перед ней расстилается бескрайняя, волнующаяся поверхность моря, по-над отдаленным берегом которого бледной каймой протянулся Млечный Путь...
Когда-то эта песчаная область получала жизнь от вод Зарафшана. Там, где сейчас была Махидиль, простирались плодородные нивы. Зарафшан, сливаясь с реками Каракуль и Мохандарья, соединялся с водами Аму. Но во время монгольского нашествия все кругом было предано огню и мечу. К тому же потом начал расти Самарканд, возникало много новых оросительных каналов. Они забирали почти всю воду Зарафшана, и до этого далекого оазиса она перестала доходить. Жизнь в прекрасных долинах начала затухать, как светильник, в котором иссяк запас масла. Высохла река Каракуль, потрескалось ее обнаженное дно. А от Мохандарьи не осталось даже следа. Задули горячие суховеи, раскаленные пески засыпали все вокруг. Даже самаркандские земли не мог больше полностью напоить Зарафшан. А дикая Амударья по-прежнему бурлила, размывая берега и беспрестанно меняя русло, и никому не было пользы от ее необузданных волн...
Но наступило время выплачивать долги: ведь сколько драгоценной влаги забирала в свое время Амударья из Зарафшана! Нужно было сделать так, чтобы воды Амударьи потекли через пустыню и слились с водами Зарафшана. И люди пришли сюда, не страшась трудностей, которые поджидали их. Пришли с трепетным желанием осуществить вековые чаяния народа. Так думала Махидиль. Но пока что вокруг были одни пески, зыбучие, бескрайние пески...
Оазис Куянкочди, окруженный со всех сторон барханами Авлиякудука, можно было сравнить с огромным хаузом, из которого спустили воду. В Гавхане строилась насосная станция, вторая после Тепакурганской, чтобы перекачивать воду через возвышенность Авлиякудук в Туякбоши, где строилась другая станция, в задачу которой входило давать воду в Хачкопский оазис. Оттуда влага должна была течь до Куйикурганской станции, здесь подниматься на двадцать один метр и вливаться в Куйикурганское водохранилище. Таким образом, Куянкочди являлся как бы средоточием трассы, и работами на этом участке, протяженностью в пятьдесят километров, руководил Данияров.
Самым трудным отрезком участка была, конечно, возвышенность Авлиякудук. Чем ближе продвигались к ней строители, тем становилось труднее. Однако не это пугало Махидиль. Ее страшила та неслаженность в работе участков, которую она, романтически настроенный молодой инженер, не ожидала здесь встретить, но на которую обратила внимание в самые первые дни. Отсутствие четкой организованности, соревнования между бригадами — все это удивляло и тревожило ее. Сумеет ли она положить этому конец, навести в бригаде порядок, вывести ее из прорыва? Под силу ли ей это? Справится ли она?..
Показалось солнце, и словно маки зацвели на горизонте. Шурша песком, забегали вокруг степные жаворонки. Две пустельги, распластав крылья, парили в поднебесье, оглашая окрестности резким «кий-кий-йи». Пустыня просыпалась. Начинался новый день в жизни Махидиль.