Когда «Шабли» закончилось, Иди оттащила сухой матрас в гостиную, выключила свет и зажгла одну из свечей, принесенных Фредом, которая при горении издавала запах солодового молока. Раздеваясь, Иди услышала, как страховой агент роется в своем портфеле в поисках презерватива. Он разорвал фольгу пакетика и сунул презерватив в руку Иди.
Презервативы вызывали смех у Иди даже в трезвом состоянии, а уж когда она бывала под хмельком, то эти глупейшие изобретения и вовсе порождали у нее бурное веселье. Для сегодняшнего вечера Фред запасся презервативом красного цвета, и Иди все никак не удавалось надеть его на член партнера. К тому же у Фреда не наблюдалось признаков эрекции, хихиканье Иди разрушило сексуальный настрой, созданный вином.
Лежа на спине, страховой агент отвернул голову в сторону. Иди Марш развела его ноги и встала на колени между ними.
– Не отворачивайся, – проворчала Иди. – Смотри на меня, дорогой. – Она крепко сжала член Фреда.
– А ты не можешь?..
– Нет, – отрезала Иди, не дослушав вопроса. Ее хихиканье плохо повлияло на эмоциональный настрой партнера, к тому же Фред, похоже, относился к тому типу людей, у которых эмоциональный настрой восстанавливался очень долго. – Сосредоточься, – наставляла Иди. – Вспомни, как хорошо было прошлой ночью.
Член Фреда начал подавать признаки жизни, и Иди частично удалось надеть на него презерватив, но в этот момент она услышала, что генератор заглох. «Бензин кончился, – подумала Иди. – Ладно, это может подождать».
Раздался тихий щелчок, и внезапно член страхового агента, украшенный сверху красным презервативом, очутился в круге яркого света. Иди отпустила член и села, выпрямившись. Фред Дов, лежавший с закрытыми глазами и пытавшийся сосредоточиться, прошептал:
– Не останавливайся.
В дверях гостиной стоял человек с мощным фонариком.
– Свечи, – произнес он. – У вас тут чертовски уютно.
Фред Дов замер и принялся одной рукой шарить в поисках своих очков. Иди встала и прикрыла руками груди.
– Мог бы и постучать, осел, – проворчала она.
– Я вернулся за своей машиной, – пояснил Кусака, обшаривая лучом фонарика тело Иди.
– Она на подъездной дорожке, там, где ты ее оставил.
– А я не тороплюсь, – сказал Кусака и вошел в гостиную.
В половине второго ночи Бонни Лам вошла в спальню Августина. Она забралась под простыню, стараясь не касаться Августина.
– Вы спите? – прошептала она.
– Как бревно.
– Извините.
Августин повернулся лицом к Бонни.
– Вам нужна подушка?
– Обнимите меня.
– Это не лучшая идея.
– Почему?
– Я вас не ждал, поэтому сплю голый.
– Еще раз извините.
– Закройте глаза, миссис Лам. – Августин встал и натянул потрепанные армейские брюки.
Бонни спокойно отметила про себя, что рубашку он не надел. Августин лег под простыню и обнял Бонни. Она щекой почувствовала, какая у него теплая и гладкая кожа, а когда Августин пошевелился, Бонни ощутила, какие у него крепкие мускулы. У Макса было совсем другое телосложение, но Бонни прогнала из головы эту мысль. В данной ситуации было просто нечестно сравнивать, чьи объятия лучше.
Она спросила Августина, был ли он женат, и Августин ответил, что нет.
– А обручены были?
– Три раза.
Бонни вскинула голову.
– Вы шутите.
– К сожалению, не шучу. – Даже в темноте Августин разглядел, что она улыбается. – Вас это забавляет?
– Интригует. Три раза?
– Но они все одумались.
– Вы говорите о трех разных женщинах?
– Совершенно верно.
– Я должна спросить вас, что же произошло. Можете не отвечать, но спросить я должна.
– Первая вышла замуж за адвоката по гражданским делам; вторая организовала архитектурную фирму, сейчас она любовнице члена кабинета министров Венесуэлы; а третья снимается в популярной кубинской мыльной опере, она играет Мириам – ревнивую шизофреничку. Так что можно сказать, – подытожил Августин, – что каждая из них приняла разумное решение, разорвав отношения со мной.
– Готова поспорить, что вы оставили им обручальные кольца.
– Подумаешь, это всего лишь деньги.
– И до сих пор смотрите эту мыльную оперу, да?
– Но она хорошая актриса. Играет очень убедительно.
– Вы удивительно необычный человек.
– Вам стало лучше? Похоже, рассказ о моей личной жизни всегда поднимает людям настроение.
Бонни опустила голову.
– Меня беспокоит завтрашний день, встреча с Максом.
Августин сказал, что ее тревога вполне понятна.
– Я и сам немного не в своей тарелке.
– Вы возьмете с собой пистолет?
– Там видно будет. – Августин сильно сомневался в появлении губернатора, а еще сильнее в том, что он приведет с собой мужа Бонни.
– Вы боитесь? – Когда Бонни говорила, Августин чувствовал на груди ее мягкое дыхание.
– Волнуюсь, но не боюсь.
– Эй.
– Что эй?
– Вы возбудились?
Августин заерзал в смущении. А чего она еще ожидала?
– Теперь моя очередь извиняться, – произнес он.
Бонни лежала, не шевелясь. Августин медленно глубоко вздохнул и попытался сосредоточиться на чем-нибудь другом... скажем, на сбежавших обезьянах дяди Феликса. Как далеко они успели разбежаться? Как ведут себя на свободе?
Размышления Августина, которые он насильно навязал себе, были прерваны словами Бонни:
– А что, если Макс теперь уже совсем другой? Может быть, с ним что-то произошло.
«Произошло, наверняка. Можешь быть уверена в этом», – подумал Августин.
Но вслух он произнес совсем другое:
– С вашим мужем все в порядке. Потерпите, и сами увидите.
Глава 12
– Хочешь покурить жабу? – спросил Сцинк.
Шоковый ошейник приучил Макса Лама к повиновению. Если капитан хочет, чтобы он курил жабу, он будет курить ее.
– Это предложение, а не приказ, – смилостивился Сцинк.
– Тогда не хочу, спасибо.
Макс Лам прищурился, вглядываясь в теплую, пахнущую морем ночь. Где-то там была Бонни, которая ищет его. Макс не испытывал ни тревоги ожидания, ни надежды, хотя должен был бы, и сейчас его удивляло отсутствие подобных чувств. Его реакция буквально на все события была какой-то вялой, как будто работа всех основных мозговых центров притупилась от тяжести испытаний, связанных с его похищением. Он, например, не попытался высказать даже слабого возражения на поле для гольфа в Ки-Бискейн, где они остановились, чтобы выпустить азиатского скорпиона. Сцинк осторожно усадил ядовитого паука на зеленую траву.
– Это любимое поле мэра, – пояснил он. – Я надеюсь на их встречу.
А Макс так и стоял рядом, не проронив ни слова.
Сейчас они находились в деревянном доме, который покоился на высоких сваях в середине залива. Сцинк свесил длинные ноги с края причала, который перекосился и изогнулся, словно изображаемый на картинках китайский дракон. Ураган повырывал из гнезд многие сваи, другие дома вообще снесло, а этот с трудом, но все же выстоял. От ветра он шатался и скрипел, и Максу даже казалось, что дом погружается в воду. Сцинк, сообщил, что этот дом принадлежал человеку, который в результате потери трудоспособности ушел с поста прокурора штата. Недавно он женился на очаровательной гитаристке, играющей на двенадцатиструнной гитаре, и они уехали на остров Эксума.
Под болтающимся фонарем Сцинк прикурил очередную самокрутку с экзотическим запахом. «Пахнет марихуаной и французским луковым супом, – подумал Макс. – Стойкий и противный запах».
– Жаба, она токсична, – пояснил Сцинк. – Bufo marinus[6]. Южноамериканский продукт, получше нашего. Звучит как реклама, да? – Он глубоко, с шумом затянулся. – Шейные железки жабы выделяют млечный сок, который за шесть минут может убить взрослого добермана.
Макс не понимал, зачем человеку нужно вдыхать такую гадость.
– Существует специальный процесс вытяжки млечного сока, – продолжил Сцинк, сделав еще одну глубокую затяжку.
– И что он делает, этот млечный сок?
– Ничего. И все. Наверное, все то же самое, что и другие хорошие наркотики. Психоневротическая рулетка. – Подбородок Сцинка упал на грудь, здоровый глаз подергался и закрылся. Дыхание участилось, при выдохе раздавались звуки, напоминавшие визг тормозов поезда подземки. Макс Лам сидел, не шевелясь, у него даже не мелькнуло мысли о побеге, настолько прочный рефлекс, как у собаки Павлова, выработал у него шоковый ошейник.