Макс Лам положил трубку телефона, лицо его было серым, нижняя губа отвисла. Такой вид бывает у человека, которому сообщают о неизлечимой болезни. Да в общем-то дела в его рекламном агентстве обстояли примерно именно так. Обычно веселый и беззаботный Пит Арчибальд говорил с ним мрачным, погребальным тоном. Дела в Нью-Йорке обстояли из рук вон плохо.
Национальный институт здравоохранения запланировал проведение пресс-конференции по проблеме вреда курения. Обычно рекламные компании не обращали внимания на подобные мероприятия, последствия которых бывали предсказуемыми и отнюдь не страшными. Как бы пугающе ни звучали медицинские разоблачения, их влияние на розничную продажу сигарет редко продолжалось более нескольких недель. Но в этот раз правительство использовало сложную технологию для проверки определенных сортов табака на предмет содержания в них смол, никотина и других канцерогенов. Первое место по содержанию подобных вредных веществ заняли сигареты «Бронко», второе – «Бронко ментолз», а третье – «Леди Бронкоз». С точки зрения эпидемиологии эти сигареты являлись самым смертельным продуктом за всю историю культивации табака. Один из специалистов Национального института здравоохранения с прискорбием заявил, что курить сигареты «Бронко» «лишь чуть безопаснее, чем вдыхать газы из выхлопной трубы „шевроле-себебн“.
Подробности бомбы, которую готовил Национальный институт здравоохранения, дошли до компании «Дарем Гэс Мит энд Тобакко» – производителя сигарет «Бронко» и других прекрасных продуктов. Компания пригрозила отозвать свою рекламу из всех газет и журналов, которые намеревались опубликовать результаты правительственных исследований. Макс Лам понимал, что этот идиотский шаг со стороны компании сам по себе займет первые страницы всех газет, если только не остудить некоторые горячие головы. Максу следовало как можно быстрее вернуться в Нью-Йорк.
Когда он сообщил об этом жене, она спросила:
– Прямо сейчас?
Макс подумал, что жена совершенно не понимает серьезности ситуации.
– То, что происходит сейчас у меня на работе, – нетерпеливо попытался объяснить он, – можно сравнить с катастрофой «Боинга-747», полного детей-сирот.
– А это правда, что они говорят о сигаретах «Бронко»?
– Возможно. Но проблема не в этом. Они не могут сейчас отозвать свою рекламу, на карту поставлены большие деньги. Десятки миллионов.
– Макс.
– Что?
– Прошу тебя, затуши эту чертову сигарету.
– Господи, Бонни, да о чем ты говоришь!
Они сидели в плетеных креслах во внутреннем дворике дома Августина. Было три или четыре часа утра. В доме из стереосистемы звучала песня в исполнении Нейла Янга. Сквозь французское окно Бонни увидела на кухне Августина. Он заметил, что Бонни наблюдает за ним, и приветливо улыбнулся. Темнокожий патрульный и одноглазый губернатор стояли возле плиты, судя по запаху, они жарили ветчину.
– Полетим первым же рейсом, – объявил Макс. Он затушил сигарету и швырнул окурок в кормушку для птиц.
– А как насчет него? – Бонни покосилась взглядом в сторону кухонного окна, Сцинк в этот момент разбивал над сковородкой яйца. – Ты ведь хотел выдвинуть против него обвинения, не так ли? Посадить его в тюрьму, где он и должен находиться.
– Дорогая, сейчас не до этого. После того, как вся эта шумиха будет улажена, мы снова прилетим сюда и я позабочусь об этом маньяке. Не беспокойся.
– Но если сейчас отпустить его... – закончила фразу Бонни уже в уме.
Если сейчас отпустить его, то его уже никто и никогда не найдет. Он исчезнет в болотах, словно призрак. И так будет лучше.
Бонни и сама удивилась подобным мыслям. Что со мной? Этот человек похитил моего мужа и издевался над ним. Почему же мне не хочется, чтобы он понес за это наказание?
– Ты прав, – согласилась Бонни. – Тебе нужно как можно быстрее вернуться в Нью-Йорк.
Нахмурившись, Макс смахнул москита с руки жены.
– Это значит... что ты не летишь со мной?
– Макс, я не могу сегодня лететь на самолете. У меня болит живот.
– Прими таблетку.
– Я уже приняла, – соврала Бонни. – Наверное, это из-за поездки на лодке.
– Ничего, это пройдет.
– Да, я тоже так думаю.
Макс сказал, что снимет ей номер в отеле рядом с аэропортом.
– Ты хорошенько выспишься, – предложил он, – и вылетишь вечерним рейсом.
– Прекрасная мысль.
«Бедный Макс, – подумала Бонни, – он ничего не понял».
Глава 15
Отец Бонни Брукс работал в отделе распространения газеты «Чикаго трибюн», а мать занималась домашним хозяйством. У них была квартира в городе и летний домик на озере в Миннесоте. У Бонни, которая была единственным ребенком, остались смешанные воспоминания о семейных отпусках. Отец Бонни был степенным человеком, его не привлекала дикая природа Севера. Так как он не умел плавать и страдал аллергией на кровососущих насекомых, то избегал бывать на озере. Отец сидел в домике и собирал модели самолетов, особенно он любил классические германские «фоккеры». Скучное хобби отца усугублялось еще и тем, что у него были «руки-крюки», в результате чего простейшее склеивание превращалось в настоящую драму. Бонни и мать держались от него подальше, чтобы отец не мог обвинить их в том, что они мешают ему сосредоточиться.
И пока отец собирал модели самолетов, Бонни с матерью катались по озеру, окруженному лесом, в старом челнока из березовой коры. Бонни помнила эти радостные моменты – кончики ее пальцев касаются прохладной воды, а теплые лучи солнца греют затылок. Мать не умела грести тихо, но все же им частенько удавалось видеть диких зверей: оленей, белок, бобров, а иногда американских лосей. Бонни порой спрашивала у матери, зачем они купили этот домик, если отец все равно целыми днями не вылезает из него. И мать всегда отвечала: «Он точно так же вел бы себя и в Висконсине».
Бонни поступила в Северо-Западный университет и, к удивлению отца, увлеклась журналистикой. Вскоре она завела первый в жизни серьезный роман с разведенным адъюнкт-профессором, который, по его словам, получил в свое время множество премий за свои репортажи о вьетнамской войне. Отсутствие в доме профессора дипломов на эти премии Бонни по своей наивности отнесла на счет его скромности. На Рождество она решила сделать ему сюрприз, подарить оправленную в рамку его сенсационную статью о минировании гавани Хайфона. Но когда Бонни стала просматривать в университетской библиотеке микрофильмы подшивок «Сан-Франциско кроникл», в которой якобы работал ее любовник, она не обнаружила ни единой крохотной заметки, подписанной его именем. Продемонстрировав незаурядную хватку репортера, Бонни связалась с отделом кадров газеты и (использовав безобидную, но хитроумную уловку) выяснила, что ее героический поклонник никогда не был в Юго-Восточной Азии, а работал в это время в бюро «Кроникл» в Сиэтле.
Бонни Брукс действовала решительно. Первым делом она бросила обманщика, а потом заставила его уволиться из университета. Ее последующие приятели были более преданными и обходительными, и, хотя никогда не врали, все они были какими-то «незрелыми». Мать Бонни устала готовить им обеды и отклонять робкие предложения вытереть посуду. Она не могла дождаться, когда дочь закончит учебу и найдет себе солидного мужчину.
К счастью или нет, но работу по специальности журналиста найти было очень трудно. Как и большинство ее сокурсников, Бонни Брукс занималась составлением рекламных объявлений и пресс-релизов. Сначала она поступила на работу в городской департамент парков Чикаго, а затем в фирму, выпускавшую детское питание. Впоследствии эта фирма была куплена компанией «Креспо Миллз Интернэшнл», и Бонни предложили должность помощника рекламного агента. Вместе с должностью предложили и заработную плату, которую она смогла бы получать, проработав как минимум лет десять в самых солидных городских средствах массовой информации. Работа оказалась довольно простой, однако не приносила Бонни никакого удовлетворения. Кроме детского питания и хлопьев для завтрака, компания «Креспо Миллз» выпускала также пищевые пасты, арахисовое масло, батончики из овсянки с добавлением орехов и изюма, печенье, крекеры, ароматизированные кукурузные хлопья, хлебные батоны и три вида гренок. Бонни моментально разонравились все эти изделия. Все ее попытки внести какую-либо лирическую оригинальность в рекламу пресекались начальством. В один из наиболее скучных периодов работы ее заставили использовать слово «вкусный» в четырнадцати пресс-релизах, следовавших один за другим. И когда Макс Лам предложил ей выйти за него замуж и переехать в Нью-Йорк, Бонни ни секунды не колеблясь бросила свою работу.