Лусеро с женой и детьми зашел в парикмахерскую “Равноденствие”. Парикмахер нахмурился, думая, что все хотят стричься, но понял, что они пришли в гости, обнял мальчиков, а Ящерку взял на руки. Потом он предложил всем кресла. Донья Роселия не хотела садиться там, где сидят одни мужчины, и села на стул. А муж ее договаривался с парикмахером о земле, которую давно мечтал купить.
- Видишь, Роселия, вот тебе и новость. Для того бог по воскресеньям с нами. Теперь у нас будет что детям оставить. Лино и Хуан Лусеро - землевладельцы… да…
- А знаешь, - сказала донья Роселия, вернувшись домой и ставя рядом с мисками бобов, политых горячим перечным соусом, чашки крепкого, густого, горячего кофе, подслащенного неочищенным сахаром, - знаешь, о чем я дорогой думала? Им вот, при земле, будет лучше, чем нам. У нас-то ничего своего не было, потому и мы сами не вышли в люди.
- Да, плохо, когда ничего своего нету. Кто на других работает, так и промается всю жизнь. Вот я сколько лет тружусь, и все одно, даже хуже стало; раньше трудились да помалкивали, а что получат, тому и рады. Теперь не то.
- Оно верно…
- Проснулись они, и зря я им твержу, что надо потерпеть, все уладится…
- Да, они уже коготки показали. Тебе, наверное, Лино говорил.
Лино поднял глаза от миски с бобами, проглотил еду и не совсем ясно - он еще не все дожевал - объяснил матери:
- Это мы не денег ради, это…
- Ах да! - сказал отец. - Это они из-за женщин. Сама знаешь, женщине одной ходить опасно, того и гляди, обидят.
- Хуже всего, что начальники зазывают их обманом к себе, а там и обижают, - горячо сказал Хуан, другой сын Лусеро, по-видимому очень взволнованный этой низостью.
- Очень ты горюешь, сынок! С чего бы это? Скажи, я же тебе отец!
- Не в том дело, что я горюю, а в том, что всем нам горе.
IV
- Исключительно летучая жидкость… - сказал мистер Пайл, стоя лицом к шкафу и вынимая из него флакончик бензина для зажигалки. Потом он повернулся, и расстроенный Карл Розе увидел, что он улыбается.
Расстаться с таким давним другом, как Джон Пайл, было так больно, словно тебе отрезают руку или ногу. Карл Розе печально ушел, попросив напоследок, чтобы друг хотя бы не вынуждал подбросить его и вещи на станцию в старенькой машине. Чтобы отвертеться, он нашел предлог: мотор перекалился, прямо прыгает от пара, а пар бьет из радиатора и оседает на ветровом стекле, никак не вытрешь. Если же плохо видно - не побеседуешь, а если не побеседуешь - зачем вместе ехать?
Уступив этим доводам, Джон Пайл в последний раз воспользовался служебной машиной, которую вел негр по имени Соледад. Тот знал, что начальник уезжает совсем, и был с ним любезней, чем всегда, помогал укладывать вещи, плащи и прочее барахло…
После развода Джон Пайл мог жениться снова. Только этим и огорчил его развод: того и гляди, женят. Тьюри Дэзин и Нелли Алькантара пришли попрощаться. Нелли передала с ним письмо к подруге в Чикаго. Когда машина проезжала мимо домика Лусеро, донья Роселия не смогла скрыть печали. Она плакала, хоть и была немолода, приговаривая: “Дай вам бог, сеньор Пайл”. Эрни Уокер, картежник с зачесом и с вечной сигаретой из виргинского табака, поджидал на станции. Хоть кто-то пожал по-мужски Руку на прощанье.
Джон Пайл никогда прежде не замечал, что поля так зелены, шофер так черен, утренние облака так молочно-белы, гроздья так тяжелы, бордосский яд так лазорев, вырываясь вверх из шлангов, и так немощны больные деревья.
В поезде он сел на единственное свободное место, рядом с толстой дамой, чьи телеса, как бы по собственной воле, растекались и на ту часть скамьи, где он пытался втиснуть свои кости между краем и даминым задом. В конце концов ему показалось, будто он сам - толстый. Рядом с такой махиной кто хочешь толстым станет.
Полдень. Жара все сильнее. Тесно. Душно. Вагон битком набит. Джон Пайл засучил рукава рубахи. Дама два раза сладко улыбнулась ему, как улыбается толстая школьница. Пальцами в перстнях она, словно гаммы играла, барабанила по стеклу оконца, закрытого, чтобы не налетела пыль с гор, дрожавших от грохота вагонов, и паровозный дым с искрами и кусочками угля. Жара была такая, что не поговоришь, но, освежившись немного, они заговорили друг с другом. В конце концов, судьба свела их, тело к телу, на крохотном кусочке пространства. А что иное, в сущности, любой союз мужчины и женщины? Джон Пайл заказал несколько бутылок пива, дама вынула из свертка бутерброды с ветчиной, сыром, курицей и крутыми яйцами. Теперь, когда путники сдружились, Пайл смог разместиться поудобней, высвободить кость-другую из-под груды сала. Прочие кости так и остались на время пути мягко прикрыты жирными телесами прекрасной спутницы.