Море наводит на этих людей тоску. Линия горизонта бесконечна, и замкнутый привычный прямоугольник их бытия распадается. Им не по себе за пределами этого прямоугольника, за пределами жалкой однообразной жизни в домах, похожих на голубятни. Там, в своих голубятнях, они живут, спят, там им удобно, привычно. Внизу водопроводные краны, и, измученные, как вьючные животные, они спускаются туда стирать свою одежду, постоянно пропитанную потом. Еще внизу кухни и гамаки, в которых они проводят большую часть жизни. Жилища имеют ту же форму, что плантации, где они работают. Люди привыкли видеть зеленые прямоугольники банановых зарослей на ровном расстоянии один от другого и деревянные прямоугольники домов. В доме и вне дома они всегда внутри замкнутого с четырех сторон пространства. На первых порах это не мешает, потом начинает раздражать, угнетать, мучить… Но зрелище океана вселяет в них смятение. Бесконечная разомкнутость горизонта так непохожа на унылый прямоугольник, внутри которого проходит их жизнь, и нет выхода из этого ограниченного с четырех сторон пространства, потому что гроб - тоже вытянутый четырехугольник и счета от лавочника - четырехугольные листки бумаги, и ничего не остается от того, что ты заработал…
Бастиансито Кохубуль на пикник не поехал. Разыгралась астма, он отправился в больницу, и врач отсоветовал ехать к морю. Сидя в очереди на прием вместе с другими больными, среди которых было больше женщин, чем мужчин, Бастиансито услыхал такие разговоры, что его затрясло, как от лихорадки, хоть он и делал вид, будто смеется вместе со всеми. Дрожь била Бастиансито, он холодел от ужаса.
- Хм-хм-хм, а грузовик-то этих, что снизу, чуть было вагоном не сбили, - рассказывал человек с огромным зобом. - Хм-хм-хм, еще бы чуть-чуть и… Их подстерегали, хотели пустить вагон как раз, когда они линию переезжали… Ну вот… хм-хм-хм… еще бы немного, и не осталось бы от грузовика ничегошеньки, а от тех, кто в нем ехал, - и того меньше, мокрое место, и все. Прозевали только, растяпы, пустили вагон, когда грузовик уже рельсы переехал… Чуть бы замешкались они на линии, тут бы его как раз… вот как… ха-ха-ха… хм, чуть было…
- Но ведь они теперь в наших местах бананами не торгуют, - сказал один из больных. - Фуетэ их в галошу посадили, продают дешевле, а в столице тоже их подкузьмили, целый поезд с бананами прибыл на вокзал, да даром их и раздавали…
- Хм, хм, хм, - начал опять тот, что с зобом. Он хрипел и с натугой выхаркивал осколки слов, будто стекло перемалывал в своем зобу. Из выпученных глаз текли слезы - те же осколки перемолотого стекла.Хм, хм, хм, как-то они, видимо, выкручиваются, а то на что жили бы? Этот гринго, который ими командует, он, я думаю, с чертом стакнулся.
- Чего тут удивительного, - сказал другой, подслеповатый, с шишкой на лбу, - Лусеро-то с Сарахобальдой дружбу водит.
Бастиансито в тот же день рассказал Лестеру Миду о вагоне, пущенном в расчете сбить их грузовик, когда они, ничего не подозревая, переезжали рельсы. Однако известие ничуть не испортило пикник. Все жалели только, что Бастиансито не поехал.
Лестер, веселый как всегда, затянул чувствительную американскую песню, аккомпанируя себе на маленьком аккордеоне. Лиленд радостно захлопала, Лестер поет, ему весело, значит, она, Лиленд, счастлива. Все захлопали вслед за Лиленд, мелодия понравилась, слов никто не понял, Лестер пел по-английски. Потом Лино Лусеро взял гитару.
Волны зеленые стонут,
звездочка золотая
пала ко мне в ладони -
то сердце твое, дорогая.
Слезы не лей рекою,
свою пожалей красу.
С собою на дно морское
я сердце твое унесу.
Стали есть арбузы, всем было весело. Лиленд впилась зубами в красную мякоть, скрытую, словно устрица, в зеленой раковине. Шелковистые волосы выбились из-под купальной шапочки, падали ей на лоб, попадали в нос, в рот вместе с мякотью арбуза, и она выплевывала волосы и сладкий арбузный сок. Светилось золотисто-зеленое море, казалось, мохнатое солнце расплавило золотые бананы в зелени его глубоких вод; солнечная пыльца дрожала в воздухе. И понемногу все стали приближаться к воде. Хотелось смыть с себя эту золотую пыльцу, погрузиться в набегавшие на песок волны и видеть вокруг только воду, одну только воду, живую, синюю…
Лиленд плыла с закрытыми глазами среди пенистых волн. Изредка она поправляла лифчик или трусы, врезавшиеся в ее красивые белые ноги. Лестер, изображая акулу, набрасывался на Лиленд, вцеплялся зубами в ее ногу. Испуганная, она кричала, бросалась к берегу. Лестер смеялся: